Стол был накрыт во второй комнате, где жили Светлана с мамой. После первых двух тостов за именинницу и за родителей хозяин, как всегда, разговорился:
– Со здоровьем у меня сейчас не очень. Сказываются большие нагрузки. Осенние выставки, приемка работ.
Скульптор же не потащит свои работы к нам. Работы тяжелые. Особенно заказные классики марксизма и литературы. Вот летом брали в мастерской Ерохина бюст Шевченко, так классик соскользнул и отдавил скульптору ногу. Два месяца он был на больничном.
Когда Василий Моисеевич начинал свои байки, остановить его было невозможно. При этом он пил, ел и громогласно призывал к этому других. Сказывались постоянные тренировки.
– А что же у тебя пустая рюмка, – обратился он ко мне. – Завтра же пойду к ректору выяснять, кого это он напринимал в институт. Налейте ему. Посмотрим, что он за архитектор. Вот так, и до дна. Да, о чем это я? Выезжаем, значит, всем Советом в художественные мастерские. Первый был у нас Марченко. Старый опытный скульптор. Молодец. Чувствуется школа. Такую чару задвинул. Коньяк армянский, икорка, балык, окорок провесной, овощи свежие. В общем – божественный натюрморт. Пили только за его здоровье и его творчество.
– А что за скульптура?
– А скульптуру отклонили. На доработку с замечаниями и повторное рассмотрение на Совете. На следующий день приехали в мастерскую Петренко. Молодой парень. Недавно только мастерскую получил. Но тоже, скажу вам, молодец. Учится, видать, у корифеев. Такую чару задул. Хоть и попроще, но со вкусом. Водочка со слезой, селедочка, салаты. Даже шашлык изобразил. Очень его хвалили, но скульптуру отклонили. На доработку с замечаниями. Чувствуется, что молодой. Он нас благодарит, а в глазах уважения нет.
Я думал: «Бедные скульпторы, Вложили кучу денег, только чтобы сдать работу, а они наелись, напились и отклонили. Наверное, чтобы в следующий раз попировать на дурняка». Мои мысли были прерваны все тем же возгласом:
– А вы почему не пьете. Пойду к ректору. А ну, Саша, наливай. За архитектуру!
Я хотел сачкануть. Ан не тут-то было! Принадлежность к цеху архитекторов рассматривалась хозяином только с точки зрения отношения к чаре. Как я оказался на кухне и заснул в углу на диванчике, я не помню. В ушах все время звучало: «Такую чару задвинул, такие закуси, но… отклонили». Я пытался помочь скульптору, брал глину, чтобы показать, как легко это подправить, но меня хватали за руки члены Совета и тащили от скульптуры.
Я очнулся от того, что меня, действительно, тянули за руку, но не член Совета, а именинница. Гости уже разошлись, в том числе и Кира. Я встал с больной головой и предчувствием солидных выяснений отношений.
Взаимоотношения с Кирой значительно осложнились. Восстановить их удалось с большим трудом после многократного выяснения отношений с надрывом и слезой в голосе, после многочисленных клятв и признания в алкоголизме, эгоизме и прочих смертных грехах.
ГОСТЬЯ ИЗ ПИТЕРА
Позже произошло событие, которое еще в большей мере отразилось на наших взаимоотношениях не в лучшую сторону. Меня послали на студенческую конференцию в Ленинград с докладом «Солнцезащита зданий». Точку зрения нашего начальства не разделял представитель ЛИСИ. Он меня принял, выслушал и заявил:
– Это вы там на Украине с жиру беситесь. Солнца им, видите ли, много, им тень подавай, холодочек с похмелья, чтобы головонька не болела. А у нас тут в Ленинграде солнце редкий гость. Мы от него не защищаемся. Вот посмотришь – на улице еще 12 градусов, а выйдет солнышко, и уже толпа голых энтузиастов загорает возле Петропавловки.
Прием был не очень радушный, но я был уже наслышан о причудах и некоторых грубостях декана, так что на это не прореагировал. Например, о нем рассказывали (не знаю, правда ли это), что в один прекрасный день в коридорах института появилось объявление «Всем студенткам архитектурного факультета снять штаны». Тогда только появилась мода на дамские брюки, и их ношение являлось таким же криминалом, как длинные прически и узкие брюки у молодых людей.
Грамоту мне все-таки дали, несмотря на разногласия в научных вопросах. Я возвращался в Киев в обществе двух девушек с архитектурного факультета ЛИСИ, которые ехали с ответным визитом на нашу студенческую конференцию в Киев. Я позвонил ребятам и сообщил о дне приезда.
На перроне меня встречала Кира, чего я никак не ожидал – она обычно была неспособна на такой подвиг. Я представил ей двух девушек – Валю и Марину. Она осмотрела их с головы до ног, не ответила на приветствие, руки не подала, повернулась и пошла прочь.
– Жизнерадостные у тебя приятельницы, – заметила Марина. – Это у вас всегда так встречают гостей?
– Не обращайте внимания. Она у нас большая оригиналка.
Я готов был сквозь землю провалиться. Девушек я отвез в институт и взял направление в общежитие. Пока они оформлялись, появился сокурсник Роман, большой жизнелюб, тут же представился, наговорил кучу комплиментов, блеснул своим меломанством и уговорил Валю пойти с ним вечером в концерт.
– С тебя причитается, старик, – сказал он, отводя меня в сторону. – Я сразу увидел, что ты положил глаз на Марину. Представляешь, какую обузу я снял с твоей шеи и, главное, своевременно. Так что не жмись, дай четвертак, а то у меня не хватит на билеты.
Четвертак пришлось дать, зато от Вали он уже не отставал.
Я повез Марину показывать город. Сначала я предложил обычную архитектурную программу – София, Лавра, Кирилловская церковь… Марина наотрез отказалась.
– Нас завтра обещали повозить на автобусе, а это значит, что весь набор архитектурных святынь мы увидим так или иначе, да еще и с гидом. Ты мне лучше покажи знаменитые киевские парки. Может, я еще стану ландшафтницей, это сейчас в моде, а главное, их никто не бьет за излишества.
Мы поехали на Крещатик и зашли в кафе «Красный мак» возле ломбарда. Там была стоячка, и давали, как всегда, только два блюда, но зато оба вкусные: крестьянский завтрак (картошка, запеченная с мясом, грибами и сыром) и крученыки полтавские (тушеная капуста с луком, закрученная в тонкий лист говядины). Марина была в восторге. Потом мы сели на 20-й троллейбус и приехали на Садовую, к входу в Первомайский парк. Там она пришла в еще больший восторг. Осень была в разгаре.
– Версаль! Тюильри! Ты не подумай, что я плохо знаю парки. Это от наплыва эмоций.
Мы шли мимо летней эстрады, и я вспоминал, сколько блестящих концертов и великолепных исполнителей я слушал на этой открытой сцене. В студенческие годы мы старались не пропускать ни одного интересного концерта. Мы знали не только дирижеров, но почти весь состав оркестра. На первых скрипках играли отец Юры Паскевича и мой шурин. Это давало нам возможность сидеть на привилегированных местах в первых рядах, но мы предпочитали садиться в середине зала вместе с многочисленными приятелями – любителями классической музыки.
Когда мы спустились мимо известного (к сожалению, уничтоженного нерадивым архитектором) фонтана «слоненок» и вышли на бельведер с видом на днепровские дали, она захлопала в ладоши и звонко поцеловала меня в щеку.
