По словам капитана Колда, расспросы среди людей Сибиллы показали, что они, скорее всего, не были причастны к исчезновению управляющего Теструпа. Нельзя подозревать и других членов табора, ибо сыновья и младшие представители этой семьи, в том числе и дочь Сибиллы, чей муж в настоящее время сидит в тюрьме в Христиании, ушли на север еще до Рождества. Самый опасный из них, Расмус Тьюрил, арестован за поножовщину на базаре где-то недалеко от Трондхейма. Двое стариков вот уже несколько месяцев как живут в летнем хлеву в Бьёргедалене, но на их поведение никто не жаловался, женщины и дети из табора побираются в соседних селениях, это уж как положено, а сама Сибилла занимается своим обычным ремеслом. Муж ее, Лейвардо Юхан, который, кстати, всегда считался человеком положительным — если цыган может быть таковым, — умирает сейчас от рака, и, похоже, пресловутые целительские таланты его супруги ему не помогли, да, как говорят, еще не выросло то растение, которое помогает против смерти. Безусловно, всех членов табора допросят самым тщательным образом, — возможно, они все-таки знают что-то такое, что помогло бы решить эту загадку. Но, как уже сказано, следует полностью исключить предположение, что управляющий Теструп оказался жертвой цыган.
Все время капитан держал холодные руки Дортеи в своих больших и теплых руках, и она даже не пыталась освободить их. Было что-то утешительное в том, что она может сидеть так, окутанная теплом его участия. Он был первый человек, с которым она смогла говорить о своем горе, советоваться, он хорошо знал жизнь и отличался острым умом. Томмесен был болен, Шарлаха она не смела беспокоить теперь, когда знала, что вся ответственность за работу завода легла на его плечи, потому что мастер Вагнер был столь же ненадежен, сколь и опытен; и он и многие другие с радостью воспользовались бы общей смутой и тратили бы время на пустую болтовню и пьянки, если бы Шарлах не держал их всех в ежовых рукавицах.
— Поверьте, дорогой капитан, я бесконечно благодарна вам за то, что вы навестили меня. Ведь я тут совсем одна. — Окруженная людьми, перед которыми необходимо было сохранять спокойствие, Дортея чувствовала себя более одинокой, чем если б и впрямь осталась совсем одна. — Уверяю вас, мне хочется, подобно вам, видеть добрый знак в том, что цыгане… Но как вы тогда объясните, что с ним случилось? Не могли же бесследно исчезнуть и человек и лошадь?
Капитан покачал головой:
— Если б не этот снегопад, который уничтожил все следы!.. Но я порасспрошу, не видел ли кто-нибудь вашей лошади, Ревеилле у нас в округе знает каждый ребенок. — Капитан скрестил ее пальцы. — Милая мадам Дортея, еще рано терять мужество. Вы можете полностью располагать мной, я все для вас сделаю.
— Вы так добры. — Дортея высвободила свою руку и встала. В глубине души она все время помнила, что Йоргену не понравилось бы, что она сидит тет-а-тет с капитаном Колдом. Но беседа с ним так утешила ее!
Капитан тоже встал:
— А как себя чувствует мой юный друг Бертель?.. Как вы полагаете, мадам Теструп, может, вам было бы легче, если б на эти дни у вас забрали бы хоть одного ребенка? Бертель мог бы поехать со мной в Фенстад, мой бедный Карл был бы счастлив… Милости прошу и Клауса, если он хочет, Вильхельм же, я думаю, может быть вам полезен.
Дортея покраснела, смутилась и, почувствовав это, покраснела еще больше:
— Любезный капитан, я очень тронута вашей заботой… Но я не могу принять ваше предложение, это причинило бы вам столько лишних хлопот, тем не менее я благодарна вам за ваше великодушное приглашение…
Капитан улыбнулся:
— Никаких хлопот мне это не причинит. Йомфру Лангсет с радостью сделает все, чтобы мальчикам было хорошо. Но если вам не хочется отпускать их из дому… — Он пожал плечами.
— Я не сомневаюсь, что йомфру Лангсет сделала бы все возможное, она достойнейший человек, я знаю. Но в эти дни я нуждаюсь во всех моих детях… — Спас положение малютка Кристен: он издал несколько жалобных звуков, и Дортея бросилась к колыбели. Она наклонилась над ребенком, чтобы скрыть свое смущение.
— Тогда, мой друг, разрешите откланяться. Но помните, если я могу оказать вам какую-нибудь услугу, я сделаю это с великой охотой. — На прощание он поцеловал ей руку. — Между прочим, проезжая мимо церкви, я встретил пастора Мууса, — сказал капитан, собираясь уходить. — Он хочет сегодня же нанести вам визит.
— О нет, только не это! — Дортея невольно положила руку на плечо капитана, словно хотела что-то остановить.
— Как?.. Вы предпочитаете избежать визита нашего уважаемого духовного пастыря?
— Ах, дорогой капитан, боюсь, я сейчас не способна принять утешение, какое дает религия. Это моя вина, но… Ведь вы знаете нашего пастора…
— Еще бы, он так докучлив… Простите, мадам. Конечно, я знаю нашего пастора.
— Значит, вы понимаете, что я не в состоянии выслушивать его богобоязненные плоскости, когда я так терзаюсь от страха, да и мой малыш сейчас нездоров… Капитан Кода, я все время думаю о реке. Лед сейчас так ненадежен… — У нее снова хлынули слезы.
Капитан молчал.
— Это может объяснить, почему и Теструп и лошадь пропали так бесследно… Скажите, капитан Колд, вы полагаете, что случилось именно это?
— Конечно, это похоже на истину, — тихо, словно нехотя, ответил он. — Но мы должны утешаться тем, что самое правдоподобное объяснение зачастую оказывается неверным…
Дортея мрачно покачала головой:
— Боже мой! Неужели вы не можете хоть чем-нибудь нас утешить? Не можете придумать причину, объясняющую хотя бы, почему он не подал нам весть о себе, если он еще жив?
— Причины могут быть разные! — Капитан опять помолчал. — Коли на то пошло, чаще всего случается то, о чем никто не мог и подумать. Прошло еще слишком мало времени…
— Он уехал из дома вечером во вторник. Сегодня уже суббота…
— Да-да, дорогая мадам Теструп. Постарайтесь, однако, не терять мужества. А я заеду к пастору и скажу ему, что вы пребываете в тяжелом состоянии духа, не можете принимать визиты и не придете завтра в церковь.
— Спасибо. Буду вам чрезвычайно признательна, если вы это сделаете.
Он схватил ее левую, безжизненно висевшую руку — правой она все время качала колыбель.
— Поверьте, — с жаром сказал он, — у меня сердце разрывается при виде вашего горя. Я все готов сделать, чтобы доказать вам мою симпатию и дружбу. — Он еще раз прижался губами к ее руке.
Дортея лихорадочно перепеленала ребенка. Господи, его круглая прежде попка заострилась и сморщилась всего за одни сутки!.. Она не могла не сердиться на себя за то, что покраснела во время разговора с капитаном Колдом. Теперь он будет думать, что она тоже примкнула к хору оскорбленных святош, осуждавших его за связь со своей экономкой. И только по этой причине не отпустила своих сыновей в Фенстад… Хотя, в известной степени, так оно и было.
Домашние дела капитана Колда не касаются посторонних, неизменно повторяла Дортея, когда сплетницы заводили разговор на эту тему. К тому же йомфру Лангсет была нежной и самоотверженной приемной матерью для маленького сына капитана, она выходила его, когда у него болело горло, сама заразилась от него и чуть не поплатилась за это жизнью. Разумеется, Йорген был прав, говоря, что капитан должен в знак благодарности жениться на своей экономке. Как бы это ни претило ему, человеку, возможно, весьма высокого происхождения, хотя и бастарду, но ведь сейчас-то он всего-навсего офицер в отставке, потерявший все надежды возобновить прерванную карьеру. Похоже, что капитан так и проживет в Фенстаде до самой смерти, если только еще раньше не потеряет свою усадьбу. Трудолюбивая и самоотверженная Мария Лангсет могла бы помочь ему избежать этого бедствия, если б у него хватило ума сделать ее фру Марией Колд.
