К концу 1980‑х мне и в голову не приходило выйти вечером из дома без трех-четырех граммов кокаина, надежно упрятанных в карман, я уж скорее бы ноги дома оставил.
И однако ж я без всяких хлопот просто-напросто уехал за город, в Норфолк, и написал мой первый роман «Лжец», просидев за компьютером четыре месяца, и мне даже мысль о кокаине ни разу в голову не пришла, а к тому времени я вот уж пять лет как регулярно нюхал его. И едва ли не каждый день.
Кокаин, смею сказать, поджидал меня, пребывая в состоянии полной готовности, но подлинная причина, по которой я радостно принял его, была такой: я обнаружил, что он способен давать мне второе существование. Теперь я мог, закончив выступление, не заваливаться в 11 вечера в постель с кружкой горячего молока и книжкой П. Г. Вудхауза — нет, кокс открывал передо мной совершенно новые врата в ночную жизнь. Я впервые начал получать подлинное удовольствие от вечеринок, правда, все-таки вечеринок без музыки; с ними, как ни нанюхайся, все равно не поладишь. Два-три пакетика в кармане и свободный доступ к уборной с не слишком убогой и не слишком длинной очередью к кабинкам обращали меня в нового, общительного, любящего повеселиться Стивена. Я становился уже не стахановцем, сочиняющим колонку за колонкой для одного журнала за другим, текст за текстом для закадровых голосов, восхваляющих крем для лица и собачьи галеты, и телемонолог за телемонологом для всякого, кто попросит, — ничуть, я становился Стивеном-заядлым-гулякой, которого всегда можно было увидеть в «Занзибаре» на Грейт-Куин-стрит, Ковент-Гарден, или в его прославленном, «легендарном», как любят выражаться американцы, преемнике, клубе «Граучо» на Дин-стрит, Сохо. Спать я ложился в четыре-пять утра, а вставал в десять, и отлично себя чувствовал, и был готов к любым испытаниям журнальными статьями, рецензиями, сценариями для радио и всем, чего от меня потребует день.
И с этим мне опять-таки повезло — или не повезло. Я знаю многих, многих людей, которые уверяют, что им нравится кокс, но они не способны наутро очухаться и еще дня два потом еле волочат ноги. На меня он по какой-то причине никогда так не действовал. Я пробуждался, упруго вскакивал на ноги и кошачьей походкой отправлялся на кухню в поисках завтрака — к сварливому недовольству Хью, с которым мы в то время еще делили дом (равно как с его девушкой и другими кембриджскими друзьями). Самой резвой птичкой утренних небес Хью никогда не был, а проведя день в спортивном зале и завалившись спать в 23.30 (ограничиваясь в промежутке диетой из джина с тоником), он назавтра еле ползал, несмотря на семь чашек кофе, до самого послеполуденного времени.
Я пребывал на верху блаженства. Знакомился с новыми людьми на вечеринках самого разного толка — не только кокаиновых, но также дипломатических, политических, светских и тех, что устраивали чокнутые компьютерщики. И никогда не приходил на них без моего маленького друга в кармане.
Принадлежности
Тема эта не самая главная: если у вас имеется грамм-другой и какая-нибудь — любая — поверхность, к которой порошок не прилипнет и на которой не намокнет, то, честно говоря, все, что вам еще может потребоваться, это денежная бумажка и кредитная карточка. Собственно, вы можете даже зачерпнуть порошок уголком визитной карточки или взять его в щепоть и соорудить у себя на ногте или на поверхности сжатого кулака «кучку», а затем втянуть ее носом, точно какой-нибудь любитель нюхательного табака эпохи Регентства. Заядлый кокаинист всегда сумеет распорядиться своим припасом. Однако для более опрятного, аккуратного и чистого употребления порошка я обзавелся маленьким комплектом инструментов. Заглядывая в тон-студии Сохо, дабы воспеть прелести изделий компании «Лореаль» или стирального порошка двойного действия, я не упускал ни единой возможности стянуть, когда никто на меня не смотрел, очередную «редакторскую» бритву с защитной планочкой сверху, которыми в ту пору — пору старых аналоговых катушечных магнитофонов — разрезали пленку, и так скопил полезную их коллекцию. А при всяком посещении «Макдоналдса» обзаводился еще одним трофеем. Красно-бело-желтые, как Роналд Макдоналд, питьевые соломинки, стоявшие там на столиках вместе с салфетками и пакетиками кетчупа, были идеалом потребителя кокаина. Защищенные гигиеничной упаковкой, имевшие большее, чем у средних соломинок, сечение, они горстями уносились домой, где каждая аккуратно разрезалась ножницами пополам, и в результате получались лучшие из возможных нюхательные трубочки. Да еще и моющиеся. Я хочу сказать: ради всего святого, если ты щедро делишься своим запасом, а я всегда гордился таким моим достоинством, как можешь ты знать, что за микробы обитают в сопливых ноздрях твоего компаньона, который, нюхнув, возвращает тебе трубочку?
Хранение? Я не верю потребителям кокаина, заявляющим, что им ни разу не доводилось открывать в уборной бумажник лишь затем, чтобы содрогнуться от ужаса, увидев, как драгоценный пакетик или мешочек с плеском падает в унитаз[21]. Итак, помимо очевидного соблюдения правила: прежде чем открыть пакетик и заняться любимым делом, опустите крышку унитаза, — следует подумать и о таре. В течение недолгого времени я отдавал предпочтение чрезвычайно модным — по очевидным, увы, причинам — футлярам для презервативов. В этот раздвижной пластиковый контейнер легко укладывались три пухлых пакетика и бритва, после чего одна его половинка надвигалась на другую. Компактно и безопасно. Засовываете его в карман, в другой помещаются две соломинки. В годы более поздние я обнаружил в витрине калифорнийского магазина для наркоманов простенькие дробилки. Даже самая малая из них позволяет размолоть дозу и быстро отправить ее в нос, прикрывшись носовым платком. Ни в сортир тащиться не надо, ни ждать, когда названный сортир опустеет и звуки растирания порошка и ваше фырканье останутся никем не замеченными, вместо этого — одно неприметное действие. Но, разумеется, приобретение такой штуковины и нескольких запасных — это еще и не высказанное словами, даже себе самому, признание в том, что ты наркоман.
Кстати, использование фразы «заняться любимым делом» для описания человека в уборной может показаться некоторым «перебором», однако в 1980‑е эпидемия кокаиновой лихорадки, бушевавшая на площадях и улочках Лондона, набрала великую силу. Помню, как-то вечером, сидя в баре бешено популярного ночного клуба «Аннабелз», я увидел знакомого, великого остроумца, известного в лондонском мире моды и вечеринок почти каждому, человека, которого можно было, не кривя душой, назвать плейбоем, — он вышел из мужского туалета, и лицо его было перекошено от ярости.
— Знаете, что произошло минуту назад? — спросил он, и новая гримаса гневного отвращения исказила его красивое лицо.
— Нет.
— Какая-то жопа влезла, пока я нарубал дорожку, в кокаиновую комнату, без всяких прошу-прощения вытащила из штанов член и помочилась в одну из тамошних фаянсовых чаш… Как по-вашему, может, попросить Марка вышвырнуть этого типа на улицу и выпороть прямо на ступеньках клуба?