— Замечательно, Иван Герасимович, — улыбнулась девушка. — Я тоже уже поговорила о нем со вторым секретарем горкома комсомола…
— Вот, Одинцов, учись! Не «взяла на контроль», а сама поехала и изложила вопрос!
Блондин уязвлено скрылся в толпе.
— Полковник Пименов! — распорядился генерал. — Проследите, чтобы мне своевременно доложили!
— Есть! — ответил некто без лица.
«Порученец», — догадался Хантер.
— Тогда все. — Замначполитуправы поднялся с места. — Выздоравливайте, Александр Николаевич! И простите, что потревожили. Еще пять минут у вас отнимет корреспондент нашей окружной газеты — он уже здесь.
— Благодарю, Иван Герасимович! — взволнованно ответил Хантер. — Хорошо бы, если б у рядового Кулика все по-настоящему наладилось…
— Наладится, сынок, не сомневайся! — успокоил генерал, направляясь к выходу. — А ты сам держись, политрук!
Свита потекла вслед за генералом. Теперь в «генеральской» остались только Седой, Афродита и еще какой-то тип. Халат болтался на нем, как на вешалке, в руках он вертел пухлый блокнот.
— Майор Новиков, корреспондент окружной газеты. Кстати, бывал я в Афганистане и в вашей бригаде… Сам я десантник, до Афгана служил в Монголии, участвовал в учениях по парашютному десантированию перед началом афганских событий… Так что рассказывайте все начистоту, я пойму. У меня есть фотографии тел наших бойцов и офицеров, угодивших в плен к «духам». — Хантер ошарашенно взглянул на майора. — Заверстаем их на полосу вместе с очерком, материал может получиться далеко не рядовой…
— Не стану я ничего сейчас рассказывать, — упрямо проговорил старлей. — Я устал, у меня еще куча процедур сегодня. Если надо — обратитесь к Галине Сергеевне, она в курсе. Кстати, насколько мне известно, за все время Афганской кампании не было ни единого случая десантирования парашютным способом в боевых условиях.
— Я и сам пережил в Кабульском госпитале клиническую смерть! — гнул свое «боевой» корреспондент.
— При всем уважении к состоянию вашего здоровья, — наконец вмешался Седой, в голосе его зазвучал металл, — как начальник отделения я не могу разрешить вам и дальше нервировать раненого. Еще один вопрос — и на этом закончим.
— Скажите, Александр Николаевич, — пропустив реплику травматолога мимо ушей, обратился к старшему лейтенанту настырный журналист, — как вы относитесь к роли низового актива в ходе боевых действий: агитаторов, редакторов боевых листков, комсоргов взводов?
— Отрицательно, — по простоте душевной брякнул Хантер. — Его время давным-давно ушло. Может, в период Гражданской войны или в начале Великой Отечественной, когда на взвод насчитывалось два-три грамотных бойца, умевших читать и писать, польза от первичного актива была очевидной: они могли прочитать газету, листовку, памятку, написать за неграмотного письмо домой. Но в наше время это чистый анахронизм!
— А как вы думаете… — опять начал майор Новиков.
— Моему пациенту сегодня больше не положено думать! — загремел Седой. — Я же предупреждал вас, майор! Галина Сергеевна! — обратился он к Афродите. — Проводите корреспондента к выходу из отделения. К рядовому Кулику его также ни в коем случае не допускать, иначе не миновать осложнений! Расскажите товарищу майору все, что вам известно, а через десять минут я буду ждать вас в этой палате.
Обычно толерантного и доброжелательного подполковника сегодня было просто не узнать.
Майор в сопровождении Афродиты пулей вылетел из люкса, а Седой, тяжело дыша, стал мерить шагами «генеральский люкс».
— Владимир Иванович! — Хантер собственноручно извлек из вены иглу капельницы, воткнул в какую-то резинку на штативе и, зажав руку в локте, приподнялся на кровати. — У меня тут фляжка «шпаги» и кое-какая закуска имеется. — Он прищурился и выжидательно взглянул на Седого.
— А что ж ты до сих пор молчал? — отрывисто проговорил тот. — Где она у тебя?
— В холодильнике, ясное дело. — Старший лейтенант уже вскочил на костыли и нашаривал здоровой ногой тапок.
В недрах «Бирюсы» оказалась не одна, а целых три фляжки с разведенным спиртом, всевозможные домашние разносолы и к тому же бутылка десертной «Лидии». Это приятно удивило Александра, который до сих пор так и не удосужился сюда заглянуть.
— Не слабо живешь! — присвистнул от удивления Седой.
Трезвость в течение целого дня, да еще и после вчерашнего, далась ему нелегко. Это было заметно и по тому, как подрагивали его руки, пока он раскладывал закуски по тарелкам, сервируя импровизированное застолье. «Шпагу» перелили в графин, из серванта появились хрустальные рюмки, Хантер включил проигрыватель и поставил первую попавшуюся пластинку.
Первую выпили под «Обручальное кольцо» Стаса Намина. Седой сказал тост: за то, что партконференция, хвала Аллаху, закончилась благополучно, и теперь госпиталь может зажить нормальной жизнью.
После того как неизбежный «шторм» отступил и Петренко поднялся для второй, появилась Афродита, сияя белозубой улыбкой: ей наконец-то удалось избавиться от надоедливого военкора.
3. Волжская ночь
Афродите налили вина, себе — «шпаги». Выпили за Хантера и всех раненых, кто лечился сейчас в окружном госпитале. Все они, как сообщил Седой, мало-помалу выздоравливают, летальных исходов, слава богу, нет и не предвидится.
Третий тост, поминальный, — за тех, кого с нами больше нет, пили по-афгански: стоя и не чокаясь, а уж четвертый был поднят за то, чтобы ни за кого из присутствующих как можно дольше не пили третью.
К пятой дело дошло до женщин в целом и до Афродиты в частности.
Александр опрокинул рюмку с особым удовольствием — и тут же поймал пристальный взгляд девушки. Афродита молча, одними глазами, указала на подполковника — тот стремительно опьянел. Судя по его виду, Седому пора было подышать свежим воздухом, а присутствие Афродиты, которая как будто никуда не собиралась, подсказывало старшему лейтенанту, что сегодня не следует особо увлекаться спиртным.
Наскоро закусив, Хантер предложил выпить «на коня». Эта старая казачья команда давным-давно превратилась у людей военных в тост, завершающий застолье. При этом он ухитрился наполнить свою рюмку и рюмку Седого минеральной водой, чего окончательно захмелевший подполковник даже не заметил.
Афродита сбегала в ординаторскую и вызвала по телефону такси к госпитальному КПП, а затем позвала дежурную сестру. Подхватив свое нетвердо передвигающееся начальство под руки, девушки потянули его к выходу из корпуса, а Хантер остался в палате, навести порядок.
Хмель еще гудел в крови, стучало в висках, и он распахнул окно настежь, чтобы свежий ветер остудил разгоряченную голову. Неожиданно раздался громовой раскат, темноту прорезала вспышка молнии, и по листьям лип зашумел ливень, извещая, что весна закончилась.
Махнув рукой на уборку, Хантер выключил свет и встал у окна, опираясь на подоконник…
