Наконец Сквайру дали глистогонное средство, вычистили, сделали необходимые уколы, смазали мазью раны, промыли уши и прочистили нитью зубы, а также подвергли ряду других процедур, оскорбляющих лошадиное достоинство. На прощание мы даем ему взятку в виде ведра с мешанкой из отрубей, и настроение пони улучшается. За это подношение ему следует благодарить Беллу.
Уолтер пакует сумку и собирается нас покинуть, а я возвращаюсь в карантинную конюшню. Стараясь не шуметь, осторожно иду по проходу и вдруг слышу восторженный голосок дочери. От дифирамбов в адрес новорожденной кобылки Ева перешла к восхвалению сводного брата. Мол, какой он изумительно хорошенький и умный. Разумеется, слово «сводный» не звучит, и Ева называет малыша просто «мой братик».
Я круто разворачиваюсь и иду навестить Беллу.
* * *
На следующий день вечером мы с Евой готовим на кухне арабский салат «табуле». Это блюдо я освоила, когда дочь ударилась в вегетарианство. Ева сегодня – само очарование и предупредительность, а стало быть, что-то замышляет. Здесь сомнений нет.
– Ма, – начинает она, сосредоточенно рассматривая петрушку, которую режет на доске. Метнув взгляд в мою сторону, дочь снова опускает глаза.
– В чем дело? – Я стараюсь подготовить себя к грядущему сюрпризу.
– Прости меня за вчерашнее.
Я концентрирую внимание на доске с нарезанными помидорами и выжидаю. Ну вот, дождалась!
– Если разрешишь участвовать в соревнованиях в Страффорде, я согласна вывести татуировку.
– Что? – Я не могу удержаться от смеха. – Она согласна! К твоему сведению, чтобы вывести татуировку с помощью лазера, придется заплатить несколько тысяч долларов.
В воздухе повисает пауза, и мы с Евой с деловым видом нарезаем овощи.
– Нет, правда? – не выдерживаю я.
– Сто процентов. – Лицо Евы расплывается в милой улыбке.
– Ха! – Мне требуется время для размышлений. – Послушай, Ева, какие ты строишь планы на будущее?
– Хочу ездить верхом.
– Это мне известно, я имею в виду профессиональную карьеру.
– Я тоже.
– Ты больше не собираешься стать ветеринаром?
– Нет, хочу участвовать в соревнованиях.
– Уверена, что делаешь правильный выбор? Ведь знаешь, что больших денег так не заработать. То есть если подсчитать, во что обойдется экипировка даже одной лошади, то и пятидесяти тысяч не хватит…
– Знаю. Я вот подумала, что могу взять учеников на межсезонный период. Можно этим заняться прямо здесь. – Глаза дочери излучают кротость.
Мы снова на некоторое время умолкаем. Я будто балансирую на краю пропасти, широко расставив руки, и думаю, хватит ли мужества прыгнуть вниз. Набрав в легкие воздуха, бросаюсь в бездну.
– Послушай, Ева…
– Да, мама?
– Понимаю, что, пожалуй, уже слишком поздно и приобрести и экипировать лошадь для соревнований в Страффорде мы не успеем, но обещаю подумать, как исправить ситуацию.
– Что ты сказала? – Дочь выглядит потрясенной.
– Ты прекрасно слышала.
Некоторое время дочь пристально смотрит на меня в ожидании кульминации, которая разрушит все надежды. Однако ничего подобного не происходит, и Ева, отбросив в сторону нож, несется по кухне, едва не сбивает меня с ног и душит в объятиях.
– Мамочка, ты серьезно? – восторженно пищит она и, схватив меня за плечи, старается заглянуть в глаза.
Я молча киваю, и Ева с победным воплем вытанцовывает импровизированное фламенко.
– Ты самая лучшая! А почему ты вдруг передумала? Ладно, не имеет значения, не хочу ничего знать!
Надо понимать, Ева опасается, что я изменю решение.
Она поворачивает меня вокруг оси и, запечатлев на щеке смачный поцелуй, исчезает в коридоре.
– Не забудьте, милая леди, об обещании удалить татуировку! – кричу я вслед.
Ева с грохотом поднимается по лестнице и с силой хлопает дверью, так что в буфете дрожат стаканы.
Мутти важно вплывает на кухню и, охваченная дурными предчувствиями, застывает на месте, глядя на булькающий в кастрюльке булгур и покинутую разделочную доску. Ее можно понять, так как Ева обладает удивительной способностью: приступы необузданной ярости и восторженные порывы протекают у нее совершенно одинаково.
– Ну, что на сей раз? – грустно вздыхает Мутти.
– Просто я обещала Еве подумать об ее участии в соревнованиях в Страффорде.
Мутти взирает на меня с нескрываемым изумлением, а затем занимает место Евы и с молниеносной скоростью начинает нарезать петрушку.
– А как ты собираешься решить вопрос с лошадью? – интересуется она наконец.
– Пока не знаю.
Мутти умолкает, и я уже собираюсь рассказать ей о не дающем покоя телефонном звонке, но тут же иду на попятный. Нет, броситься в омут с головой я на данный момент не готова.
* * *
Расставив на столе пюре из нута, питу и арабский салат, иду к лестнице и зову дочь.
Топчусь у выхода из кухни и прислушиваюсь. Вскоре дверь наверху со скрипом открывается, и Ева, оглушительно грохоча обутыми в кроссовки ногами, спускается вниз.
– Привет, ма! – Вид у дочери жизнерадостный.
В этот момент звонит телефон, и я выжидающе смотрю на Еву. Но она вихрем проносится мимо и задерживается у крючка, на котором висит ее рюкзак.
Я в растерянности смотрю на Мутти, но та лишь удивленно поднимает брови. Пожав плечами, беру трубку:
– Алло?
– Здравствуйте, миссис Циммер, это Луис. А Ева дома?
– Мы садимся ужинать, но можете поговорить, только недолго. – Я протягиваю трубку Еве. – Это Луис.
– Меня нет дома, – заявляет Ева, роясь в рюкзаке.
От изумления у меня глаза лезут на лоб.
– Я же не могу сказать, что тебя нет, – шиплю я, прикрыв рукой трубку. – Луис слышал твой голос! Да что с тобой происходит?
– Ничего. Просто не хочу с ним разговаривать, – заявляет дочь и, достав помаду с вишневым ароматом, проводит по губам и причмокивает ртом.
– Ева, Луис знает, что ты дома!
– А теперь меня нет. – Она хватает куртку и, хлопнув дверью, исчезает.
Я беспомощно моргаю, глядя то на Мутти, то на телефон, что держу в руке. Мутти подходит к кухонному окну и выглядывает на улицу, а мне приходится отвечать Луису.
Я смущенно кашляю в трубку.
– Не переживайте, миссис Циммер. Я все слышал.
– Прости, Луис. Не понимаю, что происходит.
– Все нормально, – уныло откликается парень.
Странно, Луис, кажется, нисколько не удивлен. А почему?
