Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 53
Что же должен означать запрет на отпуска? И что, собственно, происходит на фронте?
23 января 1944 г.
Вот и прошла еще одна неделя. В первой ее половине мы репетировали театральную пьесу. В среду была проведена генеральная репетиция, после нее, в четверг, должна была состояться премьера. Продолжалась она, к сожалению, или, наоборот, к счастью, всего пять минут, после чего прозвучал сигнал тревоги, и все кончилось ничем. Пьеса называлась «Адмирал Штихлинг инспектирует восьмую батарею», представляла собой нечто вроде пародии, командир, прослышав про нее, уже загодя был ужасно разъярен, но не мог ничего понять. И снова все пошло по-прежнему.
Пятница тоже стала для нас довольно напряженным днем. В первой половине дня мы писали классное сочинение на тему культура древних римлян. Мне кажется, я с ним неплохо справился. Во всяком случае, нам не было нужды вытягивать из Крёгера из Балтийской школы тирады и сравнения с Третьим рейхом, чтобы получить хорошую оценку. Это куда как больше любила незабвенная Дорис в Штольпе, старая шрапнель. Если подумать — то это просто ужасно, что мы должны были писать свои сочинения именно так, как этого хотел учитель, но не так, как хотели бы мы сами. Я бы хотел как-нибудь сам совершенно независимо ни от кого написать рассказ или повесть и выразить все так, как я это сам вижу и представляю. Должен ли я и в самом деле стать писателем? То обстоятельство, что я всегда получаю по немецкому языку «отлично», еще не значит, что я могу хорошо писать, я всего лишь всегда хорошо знаю, чего от меня хочет учитель, а потому и хорошо пишу сочинения. Но иногда все написанное кажется мне плохим и фальшивым. Порой так и подмывает писать правду, как это и должен делать истинный писатель. Во всяком случае, так я это себе представляю. Но делать это можно только тогда, когда человек совершенно ни от кого не зависит. Если нужен хороший пример, то вот он — выпускник школы зависит от учителей и должен плясать под их дудку. И я больше не верю в лозунг «Вы учитесь не для школы, а для жизни», который нам так часто цитировали. Ведь каждый день мы были свидетелями того, что мы должны учиться именно для учителя. То, чему мы должны научиться в жизни или же для жизни, учителя совершенно не заботит. До сих пор ни один из них не навестил нас на нашей батарее, около наших орудий. Да и что бы они стали делать, если бы их в такой момент застал налет авиации? Неужели и тогда Дорис стала бы восхищаться германскими свастиками?
Все-таки Крёгер представляет собой некое исключение, он достоин похвалы. Недавно он сделал нам доклад о том, как мы, молодые люди, должны вести себя с флотскими. Он предостерег нас от «темы № 1» разговоров моряков, от непристойных замечаний матросов и распутной жизни портовых кварталов. Мы, будучи гимназистами, не должны опускаться до уровня обычных артиллеристов, но хранить гордость и не прислушиваться, если старые солдаты будут изливать перед нами свою супружескую жизнь или показывать нам непристойные рисунки или рассказывать скабрезные истории. Он говорил от чистого сердца. И теперь мы искренне его уважаем. Надеемся, что он еще долго пробудет у нас как преподаватель. Но по собственному опыту знаем, что такие хорошие учителя вскоре исчезают.
Недавно он был потрясен тем, что почти никто из нас не может рассказать наизусть ни одного немецкого стихотворения. Я продекламировал перед ним «Эгерский замок» Теодора Фонтане.[90]Я хотел было прочитать его так, как научился этому у фрейлейн фон Бугенхаген (позднее фрау Хейн), но все остальные стали громко смеяться, когда я попытался артистически продекламировать его. Поэтому я тотчас же перешел на обычную невыразительную манеру чтения, чтобы меня не засмеяли. Теперь же я зол на себя за свою застенчивость и за то, что выказал страх перед окружающими.
Урок математики, как и всегда, был на редкость скучным. Короче, вся вторая половина дня прошла бесцельно. А вечером предстояла еще товарищеская вечеринка с чемпионатом по скату.[91]На вечеринку я не пошел, потому что предпочел написать несколько писем: Вальтрауд, тете Иде, Герберту, Диттбернеру и Петеру Крамеру.
Петер Крамер перенес операцию удаления аппендикса. Конечно, его собственноручно прооперировал его отец в больнице Святой Марии в Данциге.[92]После операции он получил отсрочку от службы на три месяца и пока больше не служит во вспомогательном персонале люфтваффе.
На этой неделе нас почти не поднимали по тревоге, лишь однажды мы обстреливали самолет-разведчик.
Ребята 1926 года рождения покинули нас. Но пришли новенькие: 5-й класс полной средней-школы, ребята 1927 и 1928 года рождения. В остальном ничего нового.
Получил письмо из дома. Снова погибли двое односельчан: Бруно Цаддах и Пауль Кло, брат Ганса.
30 января 1944 г.
Теперь я буду (или должен) проходить обучение работе на самых легких, 20-мм, зенитках. Надеюсь, что после завершения этого обучения я смогу вернуться к своему старому орудию. Получилось все же так, что это орудие, 10,5 SK, мы не только лучше изучили теоретически, но и куда как часто работаем из него по самолетам противника.
Из дома я получил телеграмму о том, что Эрвин должен быть прооперирован. Они думали, что благодаря такой телеграмме мне будет легче получить отпуск. Все, кто уже побывал в краткосрочном отпуске, теперь должны получить следующий в период с 3 по 6-е либо с 7 по 10 февраля. Надеюсь, что я буду в их числе.
Сегодня я написал около десяти писем, главным образом во время речи фюрера, которую все мы обязаны были слушать по нашему старому «рылу Геббельса».[93]После окончания речи была объявлена тревога по случаю налета на Берлин с севера, но бомбардировщики прошли слишком далеко от нас.
Прочитал «Извечно поют леса»,[94]хотел бы и я когда-нибудь написать такой же роман о крестьянской жизни. Со мной всегда так: когда я читаю что-нибудь хорошее, мне всегда хочется продолжить это и по возможности написать еще лучшее окончание. Сейчас читаю «Дунайского шкипера».[95]
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 53
