Она инстинктивно ощетинилась, услышав снисходительность в его тоне.
— Он был сыном одного из самых могущественных семейств Франции, месье, но он был добрый и нежный, способный к состраданию и благородный, если это для вас так важно.
— Вовсе нет. Доброта и мягкость способны убить, так же как сострадание и честность, и для меня сейчас важнее всего понять, могу ли я вам на самом деле верить.
— Право же, если вы презираете эти качества, то как мне самой разобраться — могу ли я доверять вам?
— Я склонен думать, что мое положение немного сомнительнее вашего. Если меня поймают, то повесят. Если вас поймают, вероятнее всего, вам придется провести ночь-другую в постели Роса, вы сможете потом встать и уйти.
— Я предпочла бы умереть, — заявила Рене.
Его пальцы по-прежнему слегка сдавливали ее шею. Когда он наконец убрал руку, жест этот можно было бы назвать почти нежным.
— Почему бы нам не выяснить вместе, мамзель, насколько серьезно мы намерены рисковать и насколько мы можем доверять друг другу?
Она повернула голову, ожидая продолжения.
— Да.
— Тогда заприте ее. И дайте мне ключ.
Несколько секунд Рене стояла и смотрела на два темных отражения в окне — их силуэты. Света от камина было достаточно, чтобы увидеть углы треуголки, его широкие плечи и высоко поднятый воротник. Она была на голову ниже, и ее очертания были сглажены волнами волос; несколько локонов все еще цеплялись за шерсть его накидки.
Она не взглянула на его лицо. Она прошла мимо, к двери, зная, что он смотрит ей вслед, что его глаза следят за каждым ее движением. Она коснулась медного замка, и ей стало холодно. Она взяла ключ и повернула его два раза, зажав между большим и указательным пальцами. Потом Рене вытащила его и осталась стоять у двери, ожидая, когда ее колени перестанут дрожать. Было ли это испытанием для нее? Она так не думала.
Глава 8
Когда Рене направилась к окну, где стоял Тайрон, он вытянул руку, чтобы остановить ее. Ему нужно было время, чтобы подумать. Когда она в его объятиях, он не способен на это. Ее волосы пахли розами и казались шелковыми. Они окружали ее серебристым ореолом. Без пояса, который подхватывал бы ее платье на талии, муслин спускался прямо от края лифа к полу, мешая ему сосредоточиться, дразня воображение. Не надо было особо напрягаться, чтобы вспомнить, как она выглядела в короткой влажной нижней рубашке, какие длинные и стройные у нее ноги, какая тонкая талия, какая мягкая, круглая грудь. От ее кожи исходил запах экзотических духов, которые предупреждали моряка, что за горизонтом есть тропический остров, и от этого кровь Тайрона резко меняла скорость и направление.
— Возможно, это дело слишком опасно, месье, — прошептала она. — Вероятно, это абсолютно дурацкая затея, и… и я не думаю, что я могла бы вынести, если…
Тайрон шагнул ближе к ней, ближе к огню.
— Если… что?
Рене наблюдала в полном ошеломлении, как он небрежно стащил перчатки, потом потянулся к шляпе и снял ее. С легкой непринужденностью он бросил ее на сиденье стула и сделал еще один шаг в ее сторону.
— Чего вы не смогли бы вынести, мамзель? — спросил он снова, расстегивая верхние пуговицы плаща. Огонь в камине был достаточно ярок, и она опять увидела огромные, глубоко посаженные глаза и смелый разлет бровей. Его густые черные, как чернила, волосы от прямого пробора спускались к воротнику. Нос прямой и правильный, подбородок квадратный с ямочкой или шрамом посредине.
Как она и думала, лицо у него красивое. Даже более красивое, чем она могла предположить. Было заметно небрежное благородство в его манере поведения, словно он знал заранее, какой эффект это произведет на людей.
Он снял накидку и бросил ее на спинку кровати, а потом еще на один шаг приблизился к ней.
Плащ, конечно, расширял плечи, но не слишком, потому что, когда он снял его, стало видно, какое мускулистое тело под модным жакетом, какая мощная грудь и крепкие руки. На нем были высокие сапоги из мягкой кожи, отогнутые ниже колена; шея обнажена, а рубашка с открытым воротом не скрывала темных волос, вьющихся на груди. К ее удивлению, все вещи Капитана Старлайта оказались весьма дорогими. Изящный жакет из прекрасной мериносовой шерсти, жилет из черной шелковой парчи, расшитый золотой нитью.
Подойдя к Рене вплотную, он поднял пальцем ее подбородок, заставляя ее встретиться с его пристальным взглядом. Его глаза оказались бледнее, чем она ожидала, и цвет их было трудно определить в неуверенном свете камина, но она чувствовала, что смотреть в них гораздо опаснее, чем в дуло пистолета.
— Скажите мне, — прошептал он, — чего вы не смогли бы перенести?
— Я… — Ее губы так и остались открытыми, слово повисло в воздухе слабым звуком. Потом она продолжила: — Я бы не перенесла, если бы вас повесили из-за моей затеи…
— Но вы даже не знаете меня.
— Но я отвечала бы за вас, предав вас, месье.
Сначала он был безликим, бесформенным, безымянным незнакомцем, тенью, призраком. А когда он обрел плоть и кровь? На склоне холма? В ее комнате в прошлый раз? Или сейчас, когда он держал ее за талию? Теперь он стал для нее реальным, и если он совершит то, на что она его толкает, если его поймают или… или убьют… она оказалась бы ничуть не лучше добропорядочных граждан Парижа, которые свидетельствовали против своих соседей за дополнительную корку хлеба.
Он вздохнул; его пальцы все еще поддерживали ее подбородок, но потом, словно на что-то решившись, заскользили вниз по шее.
— Рос…
Его глаза сощурились.
— Рос, — сказал он по-французски, — это пустое место. — Он даже меньше, чем ничто.
— Однако он хочет поймать вас, месье, он поклялся, что увидит вас на виселице.
Капитан Старлайт продолжал смотреть на нее не отрываясь, потом наконец медленная улыбка расплылась по его лицу.
— Ручаюсь, мамзель, что я вполне взрослый мужчина, способный сам принимать решение, какие поступки совершать, а какие нет. Поэтому не вы должны отвечать за мои действия, а я сам, даже если эти действия приведут меня на виселицу. — Он наклонил голову, а его нежные пальцы прикоснулись к ее губам, словно налагали печать.
Рене замерла. Казалось, его слова побежали вниз по спине, и от этого быстрого бега она вновь ощутила легкое покалывание. Грудь набухла, а плечо, к которому прикасались его губы, таяло как масло от их тепла. Сердце заколотилось, ноги ослабели. Ее чувственность проснулась в тот миг, когда его губы и язык прошлись по изгибу ее шеи к краю муслинового рукава.
— Капитан…
Его пальцы не слушались ее протестующего слова, которое она произнесла задыхаясь, и отодвинули муслин в сторону, обнажая атласный купол плеча. Он целовал нежную кожу, и она уже начинала терять способность о чем-то думать.
