Вот оно что!
– Проходите, проходите в дом. Вам отогреться надо.
Руфь обхватила ее за плечи и повела в дом.
Фред было двинулся за ними, но Руфь ногой затворила дверь у него перед носом.
– Сиди тут. С тобой я после разберусь!
Он поглядел на нее с ненавистью и ударил в снег передними ногами, явно готовясь к штурму двери.
– Смотри у меня! – прикрикнула Руфь и повернулась к гостье.
Прежде всего надо ее переодеть: если усадить ее в мокром, она воспаление легких наживет.
– Давайте-ка снимем пальто и ботинки, а потом сядете поближе к огню. Камин у меня весь день топится. Эти старые камины – просто благословенье Господне – все жгут. Весь мусор там сжигаю. У меня электрический тоже есть – на всякий случай, если что срочно подсушить надо. Но перед ним не погреешься, и ноги на решетку не положишь. Вас как зовут? Меня – Руфь Николс.
Она проворно расстегнула на гостье обледеневшее пальто и стащила его с плеч. А мысль тем временем лихорадочно работала. Надо позвонить Генри и попросить его приехать.
– Дилан. Дилан Джефферсон.
– Какое странное имя – Дилан! – Руфь повесила пальто в прихожей: там пол выложен плиткой, пусть капает. – Вроде бы мужское. Валлийское, что ли?
– Да, валлийское. Означает: выходец из моря. Моя мать была родом из Уэльса.
Бедная девочка! Не хватало только ей здесь родить. Руфь подумала о том, что ей придется принимать роды, а она понятия не имеет, как это делается. От этой мысли по спине побежал холодок.
– Есть еще поэт…
– Дилан Томас. Да, мама в честь него меня и назвала. Она хотела мальчика, а когда появилась я, она уже привыкла называть меня Дилан.
Руфь усадила ее в кресло перед камином и принялась стаскивать с нее ботинки и носки. Надо же, такой мороз, а она в легких ботиночках!
– Ой! – вскрикнула женщина, стянув второй носок и увидев красную, распухшую лодыжку. – Больно-то как, наверное. Это что, во время аварии? А другие травмы есть?
– Ничего серьезного, – пробормотала Дилан, наклоняясь поближе к огню.
Руфь и сама заметила ссадины и царапины на лице, на шее. Да, все могло быть хуже, Дилан еще повезло.
– Я позвоню своему врачу, пускай приедет и осмотрит вас.
Генри, подумала она, найдет для нее место в родильном отделении. В такое время года там едва ли много рожениц.
Закипел чайник, наполнив кухню паром.
– Сейчас чаю вам налью. И не держите ноги слишком близко к огню, а то ознобыши будут.
Руфь заварила чай, накрыла чайник старой вязаной куклой, достала две большие ярко-желтые кружки и, прежде чем наливать, решила все-таки позвонить Генри. Но, сняв трубку, не услышала гудка.
Сердце у нее упало. Она повесила трубку, попробовала еще раз. Глухо!
Дилан с тревогой поглядела на нее.
– Что, отключился? Я еще утром подумала, что этого надо ожидать. У нас в снегопад тоже телефоны не работают.
Руфь выдавила из себя улыбку и постаралась, чтоб голос звучал как можно веселее.
– Да, и у нас такое сплошь и рядом. Ну ничего, скоро починят. Давайте выпьем чаю и я еще раз попробую.
Если она не дозвонится Генри, надо сажать Дилан в машину и везти в деревню. Ее коттедж стоит на отшибе Стоунли, ехать до дома Генри минут двадцать как минимум, но по пути крутой спуск и такой же крутой подъем к деревне. В любую погоду ехать не просто, а в снегопад по-настоящему опасно.
– Может, съедите что-нибудь?
– Спасибо, я не голодна.
Дилан обхватила обеими руками кружку и, прикрыв глаза, с наслаждением потягивала чай. Руфь положила ей три ложки сахару: может, сахар в крови – это и плохо, но только не для этой девчонки.
– Давайте я хотя бы тост сделаю, – уговаривала ее Руфь. – Где вам больнее всего?
Дилан усмехнулась.
– Да у меня уж девятый месяц каждый день то в одном, то в другом месте кольнет. Думаю, это аллергия на беременность. Когда я танцевала, у меня даже голова не болела ни разу.
Руфь вытаращила на нее глаза.
– Вы были танцовщицей? А где?
– В балете.
Руфь просияла.
– Я, когда жила в Лондоне, все время ходила на балет, а теперь уж забыла, когда была последний раз. После смерти отца маму инсульт разбил. Я бросила работу, квартиру, переехала сюда за ней ухаживать, да так и осела.
Руфь вдруг осеклась: зачем она все это рассказывает незнакомой женщине, очень ей надо знать ее биографию! Руфь редко с кем откровенничала и теперь сама себе удивлялась.
– Тоскуете, наверно, – живо подхватила Дилан. – Как я вас понимаю, сама всю жизнь в Лондоне прожила, а сюда только весной переселилась и никак не могу привыкнуть: тоскую по балету, по друзьям, по зрительному залу, а главное… по городской жизни. Там всегда есть чем заняться: театры, музеи, кафе, все время среди людей. Села в автобус или в метро – и езжай куда душе угодно.
– Да, в Лондоне жизнь кипит, – улыбнулась ей Руфь. – А вы теперь где-то неподалеку живете?
– Нет, мы у самой границы, за Адриановой стеной. Я ехала сестру навестить, она в нескольких милях от вас живет. – Дилан невольно глянула на телефон, висящий на стене. – Хорошо бы позвонить ей, а то волноваться будет. Может, уже заработал?
– Сейчас попробую.
Руфь снова подошла к телефону; Дилан прочла все по ее глазам и вздохнула.
– Все так же? А может, у соседей работает?
Руфь сокрушенно развела руками.
– Здесь на полмили окрест никто не живет. Ближайшие мои соседи – строитель с женой – сейчас в Канаде: поехали дочку с внуком навестить. У меня, правда, есть машина, но сейчас ехать в деревню небезопасно. Давайте выждем часок-другой: может, снег перестанет или восстановят линию. – Руфь помолчала и с тревогой уставилась на гостью. – А вы рожать не надумали? Схваток еще нет?
– Да вроде нет, слава богу. – Дилан улыбнулась, почувствовав ее беспокойство. – Я и так уж вас обременяю, не хватало вам только роженицы.
– Вы, наверно, хотите сообщить мужу, где вы.
– Нет! – отрезала Дилан, и лицо ее вмиг затуманилось.
Что-то там такое случилось, подумала Руфь, но расспрашивать не стала. Они встретились случайно и, скорей всего, больше не увидятся, так с какой стати ей рассказывать незнакомому человеку о своих бедах? Сама Руфь ни за что бы не стала.
– А чем ваш муж занимается?
– Он лесник. Наш дом стоит на опушке соснового леса. Его на вырубку выращивают. Рядом никакого жилья – одни деревья. Я их уже видеть не могу. – В голосе явственно послышалась горечь. – Но мужа сейчас дома нет, он уехал в Йорк на совещание. – Она помолчала, неотрывно глядя в огонь и вдруг воскликнула: – Мобильный! Совсем забыла!
