— И все же вы видели, как он спускался, и сразу же поднялись?
— Надо было еще дождаться, пока старая служанка уйдет с кухни.
Бона молчит. Гаринати виноват еще больше, чем он думал. Страх спутал его действия, как путает сейчас его слова:
— Я сразу поднялся. Наверное, он был не голоден. Тем более я не мог видеть в темноте, правда? Но я попробую еще раз, и теперь уже…
Он останавливается, отыскивая знаки ободрения на замкнутом лице шефа. Почему тот вдруг перестал обращаться к нему на ты, как это делал уже несколько дней? Эта глупая мелочь с выключателем только предлог…
— Вам следовало потушить, — говорит Бона.
— Я пойду снова, я потушу свет. Пойду сегодня вечером.
— Сегодня вечером это уже не ваше дело.
— Нет, мое: я сам должен закончить начатое.
— Вы путаетесь, Гаринати. О чем это вы?
— Я вернусь на виллу. Или же поищу его в другом месте, где он прячется. Найду его и убью.
Бона отводит глаза от горизонта и внимательно смотрит на своего собеседника:
— Вы говорите, что сейчас собираетесь убить Даниэля Дюпона?
— Клянусь!
— Не клянитесь, Гаринати: слишком поздно.
— Никогда не…
Никогда не бывает слишком поздно. Неудавшийся акт возвращается к отправной точке, на второй срок… Стрелка делает круг, и осужденный повторяет свой театральный жест, снова указывая на грудь: «Цельтесь в сердце, солдаты!» И снова…
— Вы не читаете газет? — спрашивает Бона.
Он наклоняется и что-то ищет в своем портфеле. Гаринати берет сложенный листок, который ему протягивают, и натыкается глазами на заметку:
«Дерзкий злоумышленник проник вчера ночью…» Он читает медленно, внимательно; когда доходит до конца, начинает сначала, чтобы быть уверенным, что ничего не упустил: «Дерзкий злоумышленник…» Он поднимает глаза на Бона, который смотрит, не улыбаясь, куда-то поверх его головы.
Гаринати еще раз читает статью. Он тихо говорит:
— Он мертв. Ясно. Я потушил свет.
Готово, этот спятил.
— Это, наверное, ошибка, — говорит Гаринати, — я его только ранил.
— Но он умер. Вам повезло.
— Может, в этой газете ошибка?
— Успокойтесь: у меня свои информаторы. Даниэль Дюпон мертв — с небольшим запозданием, вот и все.
Помолчав, Бона добавляет уже не так сухо:
— Все-таки ты его убил.
Как будто бросил собаке кость.
Гаринати пытается добиться объяснений; его не убедить; он хочет высказать свои сомнения. Но шеф вскоре устает от «наверное» и «может быть» этого слабого человека.
— Хватит. Чего об этом говорить, раз все уладилось.
— Вам удалось найти этого Валласа?
— Я знаю, где он провел ночь.
— Что он делал сегодня утром?
— Сегодня утром надо было…
— Вы дали ему уйти. И вы не вышли на его след?
— Я должен был прийти сюда и…
— Вы пришли с опозданием. Во всяком случае времени у вас было предостаточно. Где и когда вы рассчитываете теперь его отыскать?
Гаринати не знает больше, что отвечать.
Бона недружелюбно смотрит на него:
— Вы должны были прийти отчитаться еще вчера вечером. Почему я вас не видел?
Он хотел бы объяснить свой провал, свет, время, которого ему не хватило… Но Бона не дает ему; он грубо обрывает его:
— Почему вы не пришли?
Как раз об этом Гаринати и собирался рассказать, но как заставить что-либо понять того, кто ничего не желает слушать? И тем не менее начинать следует с этого света, который всему причиной: Дюпон слишком рано снова зажег свет и обнаружил его еще до того, как он выстрелил, так что у него…
— И этот Валлас, которого нам прислали, чем он занимался с момента прибытия?
Гаринати рассказывает, что ему известно: комната в кафе «Союзники», улица Землемеров; уход, сегодня ранним утром…
— Вы дали ему уйти. И вы не вышли на его след?
Естественно, это совершенно несправедливо: ничто не предвещало столь раннего ухода утром, и не так-то просто найти в городе таких размеров того, кого ты никогда раньше не видел.
Впрочем, что за надобность шпионить за этим полицейским, который может сделать не больше, чем остальные? Не лучше ли заняться делом сегодняшнего вечера? Но кажется, что Бона о чем-то умалчивает; делает вид, что не слышит. Тем не менее Гаринати продолжает: он хочет загладить свой промах, вернуться к Даниэлю Дюпону и убить его.
Бона, похоже, удивлен. Он перестает разглядывать горизонт и смотрит на своего собеседника. Затем наклоняется к портфелю, открывает его и достает оттуда сложенный листок:
— Вы не читаете газет?
Гаринати, не понимая, протягивает руку.
Шаги и те у него изменились: усталые, почти вялые; они утратили свою весомость. Их шум мало-помалу убывает на лестнице.
Вдали, такого же голубовато-серого цвета, что трубы и крыши, смешиваясь с ними, несмотря на легкие перемещения, направления которых, впрочем, не разобрать из-за большого расстояния, два человека — может, трубочисты или кровельщики — готовят раннее наступление зимы.
На первом этаже слышится шум закрывающейся двери.
2
Щелкает язычок, занимая свое место в пазу; и одновременно створка тяжело бьет по дверной раме, и вся деревянная масса начинает шумно вибрировать, вызывая неожиданные отзвуки даже в косяках и ближних панелях. Но едва зародившись, этот внезапный шум утихает; тогда в тишине улицы слышится легкое посвистывание — словно струйка выбрасываемого пара, тонкая и непрерывная, — которое наверняка доносится из расположенных напротив цехов, но которое настолько хорошо растворяется в воздухе, что невозможно со всей точностью установить его источник — так что, в конечном итоге, задаешься вопросом, не является ли это скорее простым звоном в ушах.
Гаринати стоит в нерешительности перед дверью, которую только что закрыл. Он не знает, в каком направлении пойдет по этой улице, посреди которой находится и которая, как с одной стороны, так и с другой… Как Бона может быть уверен в смерти Даниэля Дюпона? Это даже не обсуждалось. Тем не менее ошибка — или даже ложь — в утренних газетах легко объяснима, причем на различный манер. К тому же никто в столь серьезном деле не довольствовался бы такого рода информацией, и вполне очевидно, что Бона наводил справки сам или через доверенных лиц. С другой стороны, Гаринати знает, что его жертва вовсе не выглядела смертельно раненной — что она, во всяком случае, не теряла сразу же сознания и что маловероятно, что это случилось до прибытия помощи. Тогда… Доверенные лица обманулись? Может быть, доверия Бона не всегда достаточно…
