2
Он все больше и больше чувствовал, что кто-то чужой постепенно вытесняет его из него самого и управляет его действиями. Иногда Маресу казалось, что тело больше не принадлежит ему, что оно становится более грузным и крепким, и в то же время в нем появляется удаль и фация, ему приходилось приспосабливаться к чужому течению мыслей и к непривычному подергиванию глаза, чего у него никогда раньше не было. Однажды вечером в конце марта, когда Марес играл на углу улиц Портаферриса и Дель-Пи, он отложил аккордеон, вошел в магазин и попросил бутылку белого вина. Он заплатил и вышел, но, пройдя метров десять, остановился и вернулся в магазин.
— Слушайте, — обратился он чужим, сильным и сочным голосом к продавцу, который продал ему бутылку. — Это не вы случайно отпустили вино нищему с аккордеоном?
Продавец мрачно осмотрел его с головы до ног:
— Черт возьми, так это ж вы и были.
— Вот эту бутылку?
— Что за фокусы, приятель?
— Знаете ли, у парня с аккордеоном сейчас неприятности. Я только что столкнулся с ним на улице и...
— Не желаю слушать этот бред. Вон отсюда!
— Погодите, — продолжал Марес с сильнейшим южным акцентом, — ему нечем открыть бутылку, и мне — тоже. Дайте открывашку, пожалуйста.
— Убирайтесь!
— Не очень-то вы вежливы.
Он отправился искать Кушота, чтобы вместе распить вино, но не нашел его. На улице Ферран он остановился у витрины книжного магазина «Аррельс», читая название на корешке одной из книг на каталонском: «Чувства и денежки». Он зашел в магазин и купил книгу, а в придачу к ней — каталонско-испанский словарь.
— Ну, теперь-то я выучусь читать по-каталонски, — объяснил он продавщице. — А то ведь я ни в зуб ногой, сеньора.
На Рамбле уже чувствовалась весна, и его будоражил запах срезанных цветов и чуть подгнившей воды. Он купил букет алых гвоздик и вечером вдел его в дверную ручку квартиры, где жила сеньора Гризельда, с запиской: «Для Гризи от ее Фанеки с уважением».
Как-то раз в субботу вечером, где-то в середине апреля, он играл на аккордеоне напротив Лицео. Внезапно он бросил играть и вошел в обувной магазин. Там он приобрел франтоватые коричневые с белым туфли, остроносые, с высокими каблуками. Затем отправился на улицу Оспиталь в магазин театральных принадлежностей, где продавали грим и парики на любой вкус и размер, и примерил несколько париков, но тот, что с давних пор валялся у него дома, шел ему больше. Он выбрал черные кучерявые накладные бакенбарды, тоненькие усики и резиновые хрящи, которые вставлялись в ноздри и меняли форму носа. Еще ему нужны были клей, карандаши, щипчики и тональный крем. Все вместе это стоило девять тысяч песет — сумма немалая, — и, отложив покупку, Марес сходил в банк за деньгами.
На следующий день, в воскресенье, он играл на площади Реаль, дожидаясь Кушота и Серафина, которые все не приходили. День стоял серенький, временами накрапывал дождь. Народу вокруг было мало, только какие-то бродяги, торговцы наркотиками, марокканцы и негры, слонялись, как обычно, под каменными сводами вокруг площади. Марес уже подумывал, не вернуться ли ему домой, как вдруг на него навалилась горькая тоска и невыносимое одиночество, и тут он наконец решился. Засунул в карман выручку, взвалил аккордеон на плечо и отыскал телефонную будку. Сняв трубку, он почувствовал себя лучше. Он набрал номер и стал ждать, пока там, на Вилле Валенти, в полумраке одной из комнат с окнами в сад, может быть даже в спальне самой Нормы, где она завтракала или читала газету, лежа в постели, звонил телефон.
— Слушаю.
— Сеньора Марес дома? — проговорил он, изменив голос до неузнаваемости.
— Простите, кто вас интересует? — спросил женский голос с экзотическим акцентом, по-видимому служанки.
— Мне нужна сеньора Норма Валенти.
— Как ваше имя, сеньор?
— Она меня не знает. Скажите ей, что муж просил кое-что передать ей.
Прошло несколько минут. Марес покашливал, настраивая свой голос на южный манер.
— Слушаю!
— Сеньора Норма Валенти? Меня зовут Хуан Фанека, я друг вашего мужа... Простите за беспокойство, сеньора. Мне нужно с вами встретиться.
— Со мной? Зачем?
— Дело важное, сеньора. Не хотелось бы его по телефону обсуждать. Сами понимаете. Хочу поговорить с вами о Жоане Маресе.
— С ним что-то случилось?
— Боюсь, что он сходит с ума, сеньора.
— И что?
— Вы ведь знаете, какую жизнь он ведет.
— Немного.
Норма помолчала, хотя ее одолевало любопытство. Марес подождал мгновение и продолжил:
— Вы и знать не желаете, как он? Поверить не могу! — Его голос дрогнул, и он продолжал чуть хрипловато: — Вас это совершенно не волнует? Вам совершенно все равно, как живет этот бедолага, которого несчастная любовь лишила благополучия и рассудка, и он теперь со своим аккордеоном попрошайничает на улицах Барселоны?..
— Да, конечно, но только я не представляю, как ему помочь...
— Боже мой, до чего ж неблагодарны женщины!
— Он по-прежнему живет на Вальден, дом семь?..
— Да, но ведь это ваша квартира.
— Ах, вот в чем дело. В таком случае передайте ему, чтобы он не волновался, я не собираюсь выгонять его. Я ведь обещала оставить ему эту квартиру, пока он не подыщет себе что-нибудь другое. Не знаю, что еще я могу сделать.
— Выслушайте хотя бы его друга.
— Пожалуйста. Но Жоана я видеть не хочу.
— Он это прекрасно знает. Я приду один.
— Что же вас интересует?
— Он очень просит, чтобы я забрал одну вещь, которую он забыл на Вилле Валенти много лет назад... Альбом наклеек «Барабаны Фу-Манчу». Он хранил его с детства, у него с ним связано много воспоминаний. Вы помните этот альбом?
— Кажется, он унес его отсюда вместе с горой книг, когда мы переезжали на улицу Вальден.
— Жоан уверен, что он остался у вас.
— Раз так, его давно съела моль Не представляю, где он.
— Он сказал, чтобы вы посмотрели на нижних полках в библиотеке, где ваш дядя хранил карты.
Норма вздохнула.
— Хорошо, я посмотрю.
— А в обмен он хочет передать вам одну вещь, которая вам понравится.
— Мне?
— Это сюрприз. Специальный подарок от Жоана. Вам обязательно понравится. Когда мы можем встретиться?
Он услышал, как Норма вздохнула, и у него замерло сердце. Она ответила не сразу:
— Это так важно?
— Вопрос жизни и смерти, сеньора.
— Ладно, не преувеличивайте. Дело в том, что я уезжаю и вернусь только в следующем месяце. Подождите, я загляну в записную книжку... — Она на несколько секунд смолкла, и он жадно пил ее тихое дыхание, трепет нежного рта, прижатого к трубке. — Да, вот, нашла. Приходите тринадцатого мая, в пятницу, часам к восьми вечера. Подходит?
