23. Дорогой компаньон
Среди двенадцати коробок, что стоят на столе, лишь одна, как вы знаете, предназначается вам. Нам вместе нужно рассмотреть ее во второй раз, поскольку там еще много вещей, которых вы не видели.
По правде говоря, эта коробка – не что иное, как опора, призванная вам доказать, что мир может без явных изменений предстать вам совсем иным, нежели вам кажется, и что существует поэтому другой способ жизни в пространстве и времени – например, когда вы стремитесь сохранить соотношение, объединяющее их по ту сторону различий. Тем не менее, прежде чем понять, что такая связь существует, вам следует научиться менять точку зрения.
Эти коробки придуманы человеком, желавшим показать, что все можно создать из ничего или, точнее, из того, что наши органы чувств способны выхватить из реальности, из почти ничего, чей отблеск, отправленный в нас, ощущается все же как совершенно уникальный и захватывающий.
Постоянная забота о внутренней связности приводит к тому, что в этом рассказе двенадцать коробок и ни одной больше, тогда как в действительности таких коробок очень много.
Для смертных и того воспоминания, которое они оставляют на своем пути, все начинается в такой вот коробке, поскольку все, что предстает человеческому взору, сначала снится, а уж потом осуществляется.
Вопреки общепринятому мнению, сон – это вовсе не смутное излияние, сквозь которое каждый может бежать от реальности. Не у всех снов одинаковая функция. Полезнее всего короткие, они рождаются для исправления длинных. Без некой суммы коротких снов, которые улучшают их и направляют, длинные сны завершались бы ужасными катастрофами. Каждую секунду этот факт подтверждается миллион раз…
Добравшись до этого места, мы откликнулись на пожелание, продиктованное любопытством, на короткий сон, который вы увидели, и тем не менее он заключал вас в себе целиком. Знаете ли вы, читающий эти строки, что воплощаете угловой столб моего сна и обещание его ближайшего завершения?
Мне хотелось бы показать вам все, что можно сделать с пустотой. Загляните же внутрь своей коробки, и если ничего там не увидите, вообразите себе. Вы обнаружите, что ваше желание обладает поразительной способностью оформляться, подобно пейзажу за поворотом дороги. Вам снится дерево, и вот оно встает перед вами, затем вы представляете, как обнаженная женщина гладит белую цаплю, и видите сон о красоте.
Тем не менее вы должны знать, что всякое видение несет в себе свою противоположность, и воображать ее тоже. Понимать, что пустота одушевляет все сны – как самые страшные, так и самые прекрасные.
Место, в котором вы и я соединились в эту минуту, не может быть разрушено никем, потому что оно приснилось в пустоте. Например, в саду, который вы видите за этим окном, нет ни сантиметра действительной площади, и все же он настолько огромен, что целые армии могли бы в нем заблудиться.
Если бы я просто увидел это место во сне, ничего не зная о реальности сновидения, вы прошли бы его из конца в конец, не в силах различить его присутствие в вас. Помимо суммы жестов и мыслей, которые его материализуют, сон – лишь зеркало без амальгамы, пелена тоньше воздуха. Вот почему выше утверждается, что сон – противоположность самозабвения.
Стало быть, благодаря сну действительность способна множить свои формы до бесконечности. Но зачем множить умножения? Тому, что помещают в коробку, не суждено остаться там навсегда. Таков закон времени, избыток которого – пространство. Значит, нам нужно выбрать сон.
Порой игра требует, чтобы случайность или последовательность вдохновенных действий позволила одному из любопытных, заблудившихся в воображаемом лабиринте, который вы частично посетили, оттуда выйти. Скажем, избранник (хотя этот термин неудачен, ведь предлагаемый шанс несоразмерен заслугам) может воспользоваться неурочным отпуском, и в этом случае ему разрешается подходить к реальности под легкомысленным углом зрения.
Вы пожелали, чтобы я воплотился в оправдание вашего неведения, и питали иллюзии на мой счет. Тем не менее под воздействием притягивающей силы, чей порыв передается всем вещам, я стал достаточно реальным и указываю вам на то, чего не знаю и что открываю одновременно с вами: на молчаливую тайну, которой заряжены слова…
Не важно, выражается ли сия тайна зрительно или словесно. Это лишь вопрос степени при подходе к реальности. Образ и речь, подобно пространству и времени, – не более чем способы перехода, взаимно дополняющие отношения. Под этим подразумевается, что если бы взмах птичьих крыльев длился тысячу лет, ни один человеческий глаз не смог бы его наблюдать. Стало быть, в условиях управляемого сна можно осуществить что угодно. Мы похожи, не так ли? Почему бы то, что способен увидеть призрак, не узреть реальному человеку?
Как только научитесь населять свою коробку, обратитесь вновь к миру, и пусть вам приснится, будто он заключен в вас. Тогда вы увидите камень, плывущий в свете зари, и наконец поймете, что такое настоящая иллюзия. С этой минуты вам больше не понадобится коробка, но лишь ключ для выхода отсюда.
Действуйте так, как я вам сказал, остальное узнаете сами. Я уже говорил вам, что сейчас должен уйти, поскольку этого требует длина рассказа. Взгляните! Целая ночь ушла на чтение этих фраз, и я опаздываю… Когда выйдете, хорошенько заприте за собой дверь. Последний поворот ключа позволит вам все это стереть.
Старик в последний раз показывает местность:
– Только не бойтесь, память никогда не заблудится…
– Я не смогу вернуться?
– Возвращаются только в воспоминаниях, не забывайте об этом…
Он натянул большой плащ из перьев, который перед этим снял, или другой похожий, с кожаной бахромой, и дружески мне помахал. Пролез в оконный проем, вприпрыжку направился к каменному дубу и открыл в стволе дверь из слоновьей кожи, которую видел во сне. Когда он с улыбкой обернулся ко мне, а затем исчез, мне вдруг показалось, что этот миг я уже когда-то пережил. Но створка из древесной коры вскоре закрылась, а дуб вновь раскинул свою крону в пространстве.
24. Ложный выход
Мне казалось, если в крышках коробок просверлить два глазка, было бы легче проникнуть во мрак бескрайней пустоты, но вскоре я понял, что у всех людей глаза помещаются на разном расстоянии и, в конце концов, зрение всегда ограничено пределами уникального пучка…
Когда я дохожу в своих размышлениях до этого места, то, повернув набрякшие от сна веки к саду, вижу, как дверь в стволе дуба отворяется и оттуда вновь выходит старик, прикладывая ладонь ко лбу. Он шагает к сундуку, сдвигает его застекленную стенку, приближается, лавируя между мебелью, и говорит мне:
– Черт возьми, я ушел, не отдав постскриптум к письму, которое вручил вам в предыдущей главе. Простите, в моем возрасте память уже дырявая. Еще чуть-чуть, и я мог бы вас не застать…
Он передает мне смятый клочок бумаги, а затем семенит обратно в сад. Оставленное им послание нацарапано так небрежно, словно писалось в полной темноте, и содержит следующие слова:
