Деньги в этой стране делаются непрестанно, сказал дядя, повсюду и людьми всех сортов. Людьми, о которых ни ты, ни твой несчастный отец, ни я сроду не слыхивали, во всяком случае, когда те начинали свое дело. И к которым, возможно, не испытывали бы тогда никакой симпатии. Огромные деньги, горы денег. Вот почему американский бизнес в целом крепко стоит на ногах. Но большая часть этих денег оседает в конечном счете в Нью-Йорке и контролируется совсем небольшой группой людей. Ну и часть из них, само собой, банкиры. Люди, заседающие в разных инвестиционных комитетах. Как правило, новые люди, получающие сразу много денег, изо всех сил стремятся вырваться за пределы этого круга, этого контроля — из чувства гордости и стремления обезопасить себя. И все время пребывают в поисках свободной ниши, но там, где действует власть, все места уже заняты. И по большей части навсегда. Людьми, подобными тебе и мне, людьми, которых мы всегда знали. Тогда новички соображают, что лучшее, что они могут сделать в такой ситуации, — это приблизиться к тем людям, что уже внутри, и пытаются стать им полезными. Чем полезнее, тем лучше. Они понимают, что люди, управляющие важными предприятиями и учреждениями, дважды подумают, прежде чем приоткрыть перед ними дверь. Новички постоянно изучают ситуацию, читают всякие там годовые отчеты, пытаются понять, кто есть кто. На этот случай у них и консультанты имеются.
Но очень скоро они понимают, что все, на что могут рассчитывать, — это два музея, опера, пара больниц, ботанический сад и зоопарк. Ну и, возможно, библиотека. Ах да, совсем забыл, еще создаются фонды для разных там университетов, но наши новички гарвардов и йелей не кончали, а потому эта идея мало их греет. А советы директоров других заведений напоминают очередь на запись в престижный клуб — и хочется вступить, да ждать неохота. Тогда наши новички начинают раздавать деньги, все больше и больше денег, и, если собой хоть что-то представляют и при этом остаются богатыми, могут заполучить один из советов директоров. Ну, или в крайнем случае войти в какой-нибудь консультативный совет по изучению бабуинов или состояния общественных туалетов в Турции.
Я же хочу видеть тебя только в том совете, с которым считаются. Конечно, как новому члену тебе придется работать очень много, и агентству придется расстаться с частью денег. Но они, заметь, не из твоего кармана, и это уже греет. Впрочем, не так уж и много понадобится денег, потому что ты — это ты. Против тебя не существует предубеждений, квоты на тебя не распространяются. Надеюсь, ты понимаешь, я вовсе не хочу сказать, что тебе это нужно для престижа, как другим. И никто не собирается перекрывать тебе кислород. Но ты должен бывать в местах, где собираются новые люди с большими деньгами, чтобы они тебя знали и видели. И они, вполне вероятно, могут подумать, что ты очень умен. И можешь быть им полезен. Начнут смотреть на тебя как на одного из стражей у ворот, в которые хотят прорваться. Их компании еще не успели установить взаимоотношения с более старыми рекламными агентствами. А потому тебя вполне могут нанять для проведения какой-нибудь крупной рекламной акции. И если ты согласишься, я могу намекнуть в определенных кругах, что ты заинтересован сделать что-то общественно полезное, всегда готов, всегда под рукой. Вообще-то я уже переговорил о тебе с Ньютом Ричардсоном. И он ждет твоего звонка.
Племянник поразился мудрости дядюшкиных рассуждений. Понял он и то, что подобные вопросы мистер Эбторп вряд ли будет обсуждать с ним второй раз.
Дядя Сэмюэль, сказал он, у меня есть партнер, Питер Берри. Дальний родственник, троюродный брат. Уверен, вы его знаете. Так вот, Питер куда более общительный человек, чем я. Может, вы и за него замолвите словечко? Все важные вопросы касательно агентства мы решаем вместе.
А, это тот парень, с которым ты жил и учился в колледже. Как же, помню. И не могу сказать, что в восторге от его отца. Слишком уж часто ошивается у стойки бара в клубе. Ничего особенного из себя не представляет. Ты, конечно, можешь написать имя этого парня на табличке у входа в агентство, это твое право. Но когда люди говорят о твоем заведении, они говорят о Мистлере. А не о Берри.
Но, дядя, он всегда был мне добрым другом. Без него я бы вообще не начал этого дела.
Зато теперь это твое дело. И вести ты его должен по своим планам.
На том и порешили. Мистлер последовал совету дядюшки Эбторпа. Но вскоре своенравный племянник начал раздражаться, нервничать и скучать. Если принималось какое-то решение, он хотел, чтобы принимаюсь оно быстро — и только им. Собрания советов директоров разных учреждений культуры превратились в ритуал, сжирающий массу времени. Его драгоценного времени, которое он с куда большей охотой потратил бы на агентство — вернее, нет, на что-нибудь еще. Да и к тому же выяснилось, что внедрение его партнера во все эти августейшие структуры вовсе не требует таких уж колоссальных усилий. Это помогло Мистлеру оценить и собственный потенциал, и уровень своего престижа. Выяснилось также, что люди, менее разборчивые, чем мистер Эбторп — возможно, просто менее старомодные или щепетильные, — вовсе не склонны задирать носы перед Питером или же его никчемным папашей. Он вписывался почти везде согласно установленному порядку вещей. И, плавая в этих бездоходных водах, чувствовал себя вполне уютно, как сом в теплом тинистом пруду.
Чтобы, не дай Бог, не обидеть дядю, Мистлер исправно заседал в советах директоров оперы и больницы, в которой родился; и теперь уже казалось очевидным и естественным, что последний крик боли он должен испустить именно там. Если, конечно, не удастся перехитрить доктора Херли и постараться умереть дома.
А все остальные нью-йоркские меценаты, в том числе агенты по недвижимости и помывшиеся и побрившиеся техасцы, — все они твои, говорил он Питеру. Так что полный вперед и желаю удачи!
Женитьба на Кларе потребовала некоего передела сфер влияния. Мистлер хотел, чтобы его жена занимала в Нью-Йорке блестящее положение. Муж и жена — одна сатана, и, по мнению Мистлера, Клара тоже должна играть подобающую ей роль в агентстве. А потому не без некоторых усилий — жена была еще слишком молода и неопытна в делах благотворительности — Мистлер пристроил Клару в совет директоров больницы, где она должна была заменять его. Тем самым она делала ему большое одолжение: никто из членов семьи Мистлера не испытывал особого расположения ни к врачам, ни к их пациентам. Против больницы Клара не возражала, но она всегда страшно любила животных — даже больше, чем насекомоядные растения. И Питеру пришлось уступить место Кларе, хотя он тоже очень увлекался зоопарком. Передача полномочий прошла без сучка без задоринки, поскольку Питеру было всегда очень сложно противостоять напору Мистлера. Мистлер же понял, что попросить Питера сделать то-то и то-то куда как проще и эффективнее, нежели тратить время на двухчасовые ленчи, за которыми партнеры и родственники обычно обсуждали деловые проблемы. Результат в конечном счете выходил один и тот же.
После первых нескольких лет брака с Кларой Мистлер сделал приятный для себя вывод — выбор жены оказался верным. Она получила роскошную двухэтажную квартиру с внутренней лестницей, которая так ей нравилась, она собирала коллекцию первоклассной филадельфийской мебели и старинного серебра. А сад в Крау-Хилл был подвергнут кардинальной переделке, для чего из Англии был специально выписан ландшафтный архитектор, и, услышав о сумме, которую выложила за все это Клара, даже ее покойная ныне свекровь побледнела как полотно. Но она заслужила все эти прекрасные вещи. Она не доставляла мужу ни малейшего беспокойства. Она была хорошей матерью Сэму. И все хорошела и хорошела — в своем, разумеется, жанре. Она даже научилась одеваться — при неустанных наставлениях мужа. И ее снимки появлялись в «Вог» и «Таун энд кантри», и в рекламе агентства «Мистлер и Берри», к примеру, в «Путеводителе для британских туристов», и на обертке швейцарского шоколада или же в буклете, живописующем достоинства той или иной кредитной карточки.
