Сейчас вся она — откровение. Вне себя, она делает шаг вперед, новые слова уже готовы слететь с ее уст, но тут чья-то рука сзади сжимает ей запястье. Она оборачивается. Это он, муж, держит ее. Она застывает. Будто пораженная громом. Широко открыв рот. Онемев. Одним рывком он встает и нависает над ней, точно сухая, неумолимая каменная скала.
«О… о чудо! О Воскресение! — лепечет она севшим от ужаса голосом. — Я знала, что мои секреты вернут тебя к жизни, ко мне… я знала это…» Муж притягивает ее к себе, хватает за волосы и с силой швыряет об стенку головой. Она падает. Не кричит, не плачет. «Ну вот и все… тебя прорвало!» Сквозь растрепавшиеся, упавшие на лицо пряди виден ее обезумевший взгляд. В голосе издевка: «Мой камень терпения прорвало!», потом кричит: «Аль-Сабур!», закрывает глаза, «благодарю, Аль-Сабур! Наконец-то я избавлюсь от мук», и обнимает мужнины ноги.
Он, с хмурым и болезненным лицом, снова грубо хватает жену, поднимает ее и швыряет в тот простенок, где висят фотография и ятаган.
Подходит, берет за волосы и поднимает, везя по стене головой. Женщина смотрит на него с обожанием. Голова ее касается висящего ятагана. Рукой она снимает его со стены. Издает вопль и вонзает мужу в сердце. Кровь оттуда не брызжет — ни капли.
Он, все такой же суровый и бесстрастный, волочит жену за волосы в центр комнаты. Снова бьет и бьет ее головой об пол и наконец умелым быстрым движением ломает ей шею.
Женщина выдыхает.
Мужчина вдыхает.
Женщина закрывает глаза.
Мужчина стоит с блуждающим взглядом.
В дверь кто-то стучит.
Мужчина с сердцем, пронзенным ятаганом, идет и ложится на матрас, положенный вдоль стены, напротив своей фотографии.
Женщина алая. Алая от собственной крови.
В дом кто-то входит.
И снова женщина медленно открывает глаза.
Над ее телом проносится легкий ветерок, от которого перелетные птицы взмахивают крыльями; кажется, они вот-вот взлетят.
Автор благодарит
Поля Очаковски-Лорана
Кристиан Тьолье
Эмманюэль Дюнуайе
Марианн Деникур
Сорайю Нури
Сабрину Нури
Рахиму Катиль
за помощь и поэтическое видение.
Атик Рахими нарушает запреты
Горит Восток зарею новой! — наивно хочется воскликнуть, думая о том, какие великолепные образцы современной прозы сегодня приходят из исламских стран. Сколько внутренней красоты, экзотики, страсти и подлинно человеческого содержания! Современная западная литература, погрязшая в постмодернистском анализе индивидуалистических комплексов, не выдерживает сравнения. И вновь — ex Oriente lux…
Но расхожий набор красивых цитат тут же замирает на устах.
Он звучит кощунственно.
Великому мастеру эпического романа Салману Рушди всерьез угрожали исламские фундаменталисты, и жить он вынужден совсем не в тех краях, о которых так замечательно пишет. Иранец Мохсен Махмалбаф, до того как опубликовать первый роман, успел отсидеть в тюрьме, и сегодня еще некоторые его фильмы на родине запрещены цензурой. И даже в относительно спокойной, европеизированной Турции ее национальная гордость, нобелевский лауреат Орхан Памук подвергся судебному преследованию за то, что высказался о геноциде армян в начале прошлого века.
Примеры можно продолжать. Но что уж говорить об Афганистане — родине Атика Рахими: оттуда давно уже приходят только страшные известия.
Заря Востока — заря кровавая, свет, льющийся оттуда — зарева от взрывов, ночные пожарища, сеющие ужас. Именно этим страшным светом озарено большинство значительных произведений «новой восточной литературы», именно своей страшной жизненностью они захватывают читателя.
Если взглянуть на судьбу Атика Рахими, писателя еще довольно молодого, он может показаться счастливчиком. В 2004 году он экранизировал собственный роман «Земля и пепелище» — и роман, и фильм были его дебютами. Фильм собрал целый урожай призов: приз за лучшую режиссуру и приз экуменического жюри на фестивале в Братиславе, премия программы Каннского фестиваля «Особый взгляд», премия ФИПРЕССИ на кинофестивале в Осло — и это еще не все. А «Камень терпения» — небольшая книга, которую читатель держит в руках — в 2008 году получила Гонкуровскую премию, одну из самых престижных в литературном мире не только Франции, а и всей Европы, — теперь перед этой книгой открыты двери ведущих европейских издательств.
Но… и тут расхожие хвалебные фразы тоже замирают на устах.
Атик Рахими эмигрант. Он родился в 1962 году в Афганистане, в семье убежденного монархиста-патриота, и учился во французском лицее в Кабуле, где влюбился в кинематограф вообще и во французский в особенности. «Ни одна страна в мире не переживала всего за сорок лет смену всех мыслимых и немыслимых политических режимов», — скажет он позже, а в 1973 году, после того как возглавляемый Мухаммедом Даудом переворот сверг афганскую монархию, его отец попадает в тюрьму. Проходит пять лет, и снова переворот: леворадикальные силы, в числе которых бывшие друзья Дауда, свергают его самого. Теперь у власти коммунисты, в страну входят советские войска. Как ни парадоксально, семья после этого живет лучше: родной брат Рахими — коммунист, приветствующий насаждение советских порядков. Зная о фанатическом увлечении Атика кинематографом, он изо всех сил уговаривает того ехать на стажировку во ВГИК. И ВГИК дает грант на обучение. Казалось бы, чего еще желать?
Но к советскому кино Атик Рахими интереса не питал. Он отказывается от гранта во ВГИКе. И в 1984 году получает политическое убежище во Франции.
Поистине через его семью прошел весь политический грозовой фронт, по сей день сотрясающий Афганистан. Его отец сейчас живет в США с одной из своих дочерей — сестер Атика; вторая дочь предпочла остаться в Кабуле. А вот брата-коммуниста убили в 1989-м, когда советские войска уходили из Афганистана: солдаты Хекматияра, выступившие против просоветского режима Наджибуллы, устроили резню; одной из жертв стал и брат Атика Рахими.
Об этой трагедии Атик Рахими узнал только год спустя. В Афганистане, откуда он давно уехал, снова шла гражданская война, и известие о смерти брата было лишь одной из многих доходивших оттуда «похоронок». И его первый роман «Земля и пепелище», написанный на родном язык, рассказывает об ужасах афганской жизни, через трагедию одной семьи (дедушка Дастагир с глухим внуком идут в район каменноугольных шахт, где работает сын Дастагира Мурад: они должны сказать ему, что после бомбовой атаки на деревню в семье больше не осталось живых), но ведь именно в них, локальных трагедиях, вся кошмарная огромная трагедия несчастного Афганистана и его народа, оказавшегося заложником разнообразных воюющих кланов.
