1
Лес начался сразу. Мысленно сверяясь с указанным старушкой направлением, Армен после нескольких попыток вышел наконец на нужную тропу, которая круто спускалась вниз среди густо разросшихся деревьев, исчезая на каждом повороте и в следующее мгновенье появляясь снова, — и лес представился ему женщиной с распущенными темными волосами, что ускользала, беззвучно смеясь: то пряталась за кустами и настороженно следила за ним, то выпархивала из своего тайника и убегала… В ушах у Армена не умолкал отзвук ее смеха, похожий на тихий шелест. Сердце радостно трепетало, и он чувствовал, как тело просыпается после ночного оцепенения, наполняясь молодой и свежей энергией жизни. Миновав очередной поворот, он оказался перед упавшим на тропу большим деревом с обнаженными корнями. Казалось, оно всю ночь продиралось сквозь заросли, не зная ни сна, ни отдыха, и вот на рассвете, вконец обессилев и так и не дойдя до цели, ничком рухнуло на тропинку. Армен обошел его, чувствуя, что колдовское обаяние леса покидает его, испаряется подобно ночной росе, остается лишь это нагромождение деревьев и кустов…
Чем ниже он спускался, тем больше движений и звуков наполняло окрестность. Какая-то большая красивая птица села на верхушку дерева неподалеку от Армена и стала внимательно его разглядывать. Ее безупречно круглое тело было в тени, а яркий, радужный гребень — на свету.
Кажется, на сей раз лес перевоплотился в птицу и завораживал его с высоты. Армен поднял руку, приветствуя. Почудилось, что птица в ответ кивнула головой. Вскоре дерево осталось позади, но птичий взгляд по-прежнему сопровождал Армена. На него это произвело неожиданное воздействие — точно небо, лес, свет и тень, трава, мошки и букашки, птицы и дорога превратились в горячий и сверкающий поток и вливались в него, наполняя каждый уголок тела, а потом снова вырывались наружу, становясь небом и лесом, светом и тенью, травой и букашками… От беспричинной радости сердце у Армена дрогнуло, и он стал мурлыкать себе под нос какой-то мотив. Жизнь была упоительно-прекрасна, дорога была упоительно-прекрасна, но самым упоительным и прекрасным было его, Армена, присутствие в этом мире…
Сквозь деревья в зыбком утреннем мареве мелькнула река. Пройдя к прибрежным кустам, Армен огляделся в поисках брода. Не найдя ничего подходящего, повернул влево и, поднявшись на взгорок, глянул вверх по течению, но все заслонял буйно разросшийся кустарник. Тогда он осторожно вошел в него и спустился к берегу. Когда кусты остались позади, Армен остановился в недоумении: то, что он издали принял за реку, оказалось всего лишь широким и довольно глубоким оврагом, тянувшимся наподобие высохшего русла. Возможно, он образовался в результате гроз, когда из-за молний, бесчисленное множество раз бивших в беззащитные деревья, здесь выгорел лес. Темные закраины и красноватое дно оврага походили на открытую и безостановочно кровоточащую рану. Радость Армена угасла.
Он хотел продолжить путь, но тропинка исчезла. Оглянулся: так и есть, она оборвалась в кустарнике. Неужели старушка на станции имела в виду этот голый овраг с глинистым дном, когда говорила о поляне? Армену стало не по себе. Но нет, она не могла его обмануть. Скорее всего, он сам незаметно сбился с дороги и заплутал…
С противоположной стороны оврага послышался шорох. Какой-то человек вышел из кустов, спустился в овраг и направился в сторону Армена. Обрадовавшись, Армен громко поприветствовал его и спросил, как пройти к роднику. От неожиданности человек замер на месте, ища глазами того, кто к нему обратился. Армен повторил вопрос. Его голос, бодрый и звонкий, далеко разнесся в утреннем воздухе.
— А-а, — заметив Армена, человек оживился, точно встретил старого знакомого, — это ты, молодой человек…
— Где тут родник, не подскажете? Никак не могу найти.
— Ты имеешь в виду колодец? — Человек ухватился за куст, напрягся всем телом, ловко выпрыгнул из оврага и, отряхивая одежду, подошел.
Он оказался загорелым, коренастым мужчиной средних лет. Длинная неухоженная борода, кажется, не оставила на его лице ни кусочка свободного места и неотличимо смешалась с всклокоченными космами головы. Это был настоящий лес — с чащобами и полянками, с непролазными зарослями и торчащими тут и там кустами. Туманное, мечтательно-отвлеченное выражение застыло в глубоко посаженных прищуренных глазах, на которые спадали копны тронутых сединой волос. Что-то безумное проглядывало во всем его облике, а зыбкая, вразвалку походка еще больше усиливала это впечатление.
