—Две минуты — и я твой.
У меня всегда перехватывает дыхание, когда я бываю в этом доме. Артур ничего не тронул. Он где перекрасил, где подчистил, но в общем все осталось по-прежнему В кухне, клянусь вам, пахло рыбой.
—Итак, что у нас стряслось?
Он был одет в темно-синий костюм в полосочку, а в нагрудном кармашке у него красовался кокетливый красный носовой платок. Я потянулся за ним, чтобы вытереть рот, Артуру это не понравилось. Я извинился.
—Я пришел к тебе по делу.
—Тогда пройдем ко мне в кабинет?
—Нет, если тебе все равно, можно и здесь. У меня нет сил двигаться. Я уже сегодня находился...
—А-а...
—От меня ушла Мариза.
—Меня это ни капли не удивляет. Женщины...
—Я знаю, но на меня-то они действуют. Во всяком случае, она теперь с Жаком.
—Это долго не продлится.
—Я ей тоже так сказал.
—А она не поверила?
—Но я не об этом хотел с тобой поговорит!. Вся эта история зарыта в землю как Китайская стена. Кончено. Мне бы надо было ее придушить, а потом еще и плюнуть.
—Франсуа!
—Но я ничего такого не сделал. Я был спокоен, спокоен.
—Как покойник?
—Нет, как полный идиот.
—Кофе хочешь?
—Только если я смогу с тобой разговаривать, пока ты будешь его готовить.
—Давай, я весь внимание.
—Ты занятно изъясняешься.
—Что-что?
—Ну, вот и Мариза то же самое говорила о Жаке, в первый вечер.
—Так у тебя ко мне деловое предложение?
—Да. Вот. Не мог ли бы ты... Нет. Не гак. Да. Чтобы забыть Маризу, я хочу сделать что-нибудь конструктивное.
—Это хорошо. Ты становишься серьезным. Значит, взрослеешь.
—Я хочу открыть торговую сеть типа моего «Короля». Двенадцать точек, а может, и пятнадцать.
—Где?
—Да повсюду. В Труа-Ривьер, в пригороде Монреаля, на южном берегу. Годовая выручка позволит мне открыть еще и еще. В общем, как Ховард Джонсон[61]в Соединенных Штатах.
—Понятно.
—Я хотел бы, чтобы ты меня профинансировал.
—Сколько это может принести?
—Сегодня днем я сделал расчеты, ты упадешь. Смотри, каждый автофургон будет тебе стоить тысячу восемьсот долларов. Площадка, скажем, тысячу. Установка кухни дороже всего: две тысячи. Покраска, реклама, свет, ну допустим шесть тысяч, шесть тысяч пятьсот долларов.
—Помножить на одиннадцать?
—Включая машину, на которой я буду развозить товар, скажем, сто тысяч, не больше.
—А прибыль?
—Могу я взять в качестве примера мой лоток на острове Перро?
—Давай.
—Тридцать баксов в неделю. Мы открыты шесть месяцев, тысяча баксов с лотка.
—Пятнадцать процентов.
—Ну да. Пятнадцать процентов. Выходит неплохо.
—А концессионерам ты как, собираешься платить?
—Я как-то об этом не подумал.
—Но тогда тебе ничего не останется.
—У меня это из головы вылетело. Сти. Ты прав. Это невыгодно.
—Я был бы рад тебе помочь...
—Я знаю, Артур. Ты прав. Действительно, пи чего не остается. Я плохо посчитал.
—Да нет, просто у тебя был тяжелый день.
—Я хотел сделать что-нибудь позитивное, понимаешь?
—Иди домой и поспи. Утро вечера мудренее.
—Ну да.
—Я тоже со своей стороны все обдумаю. Отвезти тебя?
—Нет, я уж лучше пройдусь. Авось протрезвею.
Я добрел до набережной, разделся и поплыл до острова. Мне надо было бы тогда утонуть. На следующий день я пошел за своими вещами, которые припрятал в цементном углублении, под камнем. Одна из тетрадей намокла, но никто ничего не тронул. Потом я пошел к нотариусу, он пообещал мне продать ресторан. Тем временем Дюга согласился выстроить стену в кредит. Он меня понял. Я сказал ему, что не могу больше никого видеть. Что я хочу умереть. Он ответил: «Тебе видней, Галарно, ты уже достаточно взрослый, чтобы знать, чего хотеть в жизни: если тебе нужна стена, то пожалуйста...»
О
Сегодня цементные блоки достигли уже человеческого роста, то есть половины того, что я заказал. Это производит впечатление. Я чувствую себя, как пантера в зоопарке Грэнби, а сама идея пришла мне в голову, когда я смотрел телевизор. По нему показывали старый фильм с Дугласом Фербенксом-младшим. Злой барон, не Фербенкс, конечно, который угнетал крестьян и копил золото в замке, замуровывал заживо в крепостной башне рыцарей, женами которых он мечтал обладать. По прошествии времени от них оставались лишь кости, ну а шкуры доставались барону. Я подумал: «Галарно, ты должен запереться, уйти в себя, это пойдет тебе на пользу. Хватит мечтать, этнографировать, путешествовать и распевать песни: ты закроешься в доме, запасешься ящиками печенья, а когда оно кончится, ты, как Мартир, захлопаешь глазами в ожидании смерти». Я не стал предупреждать ни Артура, ни Жака, только вот положу тетради на буфет, чтобы были на видном месте. Таким образом, читая мою книгу, они поймут, что я хотел сделать что-нибудь конструктивное, например, выстроить стену.
Самым конструктивным было бы вновь взяться за учебу, чтобы поступить все-таки в какой нибудь университет в Монреале. Но сколько и он пытался погрузиться в науку, ничего не застревало в моих мозгах. Дырявая моя голова! Что поделать? Сти. Тот, у кого башка не варит, не имеет права на жизнь. Неспособный понять прочитанное не имеет права на жизнь. Тот, кто не зарабатывает десять тысяч долларов в год, короче, бездельник, не имеет права на жизнь.
Каменщики окликают меня со стены. Они бросают мне банку кока-колы и бутерброд. Славные ребята. Но — рабы. В смысле: когда они закончат кладку четырех стен моей тюремки и если у Дюга не будет другого контракта, им придется разойтись по домам и сесть на пособие по безработице. Это не жизнь: одну неделю они получают сто восемь баксов, другую — дай Бог шестнадцать. Мне это было известно еще до покупки «Короля», в Монреале: я там работал на стройке. Зима шестьдесят третьего года прошла у меня между двух строек. Сти. Поганое общество! Мне надо бы набить соломой чучела депутатов. Вот так вот расставить по всему саду их чучела. Тело мое сдать Лео, а глаза в банк роговиц. Мои глаза будут жить в другой голове, чаще улыбаться и по-прежнему замечать девчонок, виляющих задницами в мини-юбках. Пресвятая Дева Мария!
