* * *
Проходя мимо одного из столичных институтов, видел приклеенное на столбе объявление: «Эксклюзивные решения для ваших задач по физике и математике». Если следовать нынешним российским рекламным штампам, то задачи должны быть из разряда «элитных». От создателей культовых задачников по математике и физике для поступающих в вузы.
* * *
Сегодня в метро было так жарко, что у одной девушки стали плавиться веснушки. Сначала она пыталась их слизывать, да разве достанешь языком лоб или ухо. Потом она тёрла лицо бумажными носовыми платками, но только ещё больше размазывала веснушки по щекам. Это и понятно — насухую тут ничего не сделаешь. К счастью, на «Алексеевской» несчастную поджидал молодой человек, который сразу же стал её облизывать.
* * *
Проходя мимо хрупкой маленькой торговки постельным бельем на Измайловском рынке, державшей на вытянутых руках простыню в огромных, ядовитых цветах-мутантах, от которых чешется все тело и снятся кошмары, краем уха услышал, как она говорила своей подружке:
— А я, когда била его сковородкой, еще и приговаривала…
* * *
На часах уже восемь, а на термометре ещё тридцать. Как хотите, но при коммунистах такого бардака не было. Да только за неделю такой жары в Москве главный предсказатель погоды тогда мигом партбилет на стол положил бы. И это в застойные, вегетарианские времена. О том, что могло быть раньше, просто страшно подумать. А тут делают, что хотят, всё лето, не говоря о прошлой зиме. Ещё бы они знали, чего хотят. Вот вам и хвалёный авторитаризм. Простого дела наладить не могут. А на третий срок собираются, как же. Чёрт с вами — пусть уже будет третий, пусть хоть тридцать третий — только уже выключите подогрев и включите охлаждение. Привезите в Москву каких-нибудь айсбергов раз абрамовичи и березовские не хотят возвращаться. Пустое всё… У них есть план, и по этому плану к парламентским выборам, не говоря о президентских, мы должны прийти с размягчёнными мозгами. Что я хочу сказать. Ешьте в голову холодное. Обливайтесь только холодным потом. Не сдавайтесь.
* * *
На эскалаторе, на ступеньку выше, ехала семейная пара. Мужчине было нехорошо. Он икнул, обращаясь к жене, судорожно вздохнул и, очертив перед её лицом рукой в воздухе круг, произнёс:
— И вообще… эта, блядь, жара… мутота…
Тут он снова икнул, ещё громче, чем прежде, высунул язык, облизал сливовые губы, такого же цвета нос, правое ухо и, не убирая языка, задышал, точно собака.
— И не вздумай, зараза, здесь пристраиваться, — сказала супруга. — Выйдем на улицу, зайдёшь в кусты и будешь блевать, сколько влезет. Как все нормальные люди!
Выше и ниже на ступеньках молчали в знак согласия нормальные люди.
* * *
Подходя к станции метро «Аэропорт», с меня слетела шляпа мне встретились две жизнерадостные девицы. Не то чтобы я с ними столкнулся грудь к груди нос к носу — они проплыли метра на полтора выше меня, поскольку ехали верхом, на двух статных гнедых конях. Ехали, болтали и смеялись. А как поравнялись со мной, так одна мне оттуда, сверху, и сказала: «Мужчина, подайте на овёс коню». Конь при этом смутился, отвернул морду и покраснел. А я пошёл дальше, поскольку не умею подбрасывать то, что нужно подавать.
* * *
Ближе к вечеру началась гроза. Дождь подхлёстывал прохожих так, что они, закусив удила сумки и пакеты, на рысях добегали до своих домов ещё до финального удара грома. А потом всё кончилось. И началась ночь — душная и влажная. Под утро, когда в кисельном воздухе стали увязать даже иголки комариного писка, я вышел на балкон покурить. В окне напротив наконец смогли выпроводить гостей и убирали со стола. Женщина мыла посуду, а мужчина слонялся, курил и с тоской заглядывал в безвременно опустевшие бутылки. По двору, шлёпая босыми ногами по лужам, шла девушка, помахивая белой сумочкой, и поминутно одёргивала то блузку, то юбку. Она говорила без умолку по телефону, по-видимому, с тем, с кем только что рассталась навсегда до вечера следующего дня. Из теремка на детской площадке показалась лягушка-квакушка выкарабкался бомж с зелёным лицом и большим пластиковым мешком. Зевая и матерясь, он начал шарить под скамейками и в урнах в поисках пустой посуды. Дрыхнущий в кустах пёс надумал было поднять голову и гавкнуть, но лишь шевельнул огрызком хвоста и продолжал досматривать третью серию триллера «Сахарная кость в горле». Две вороны, собравшиеся позавтракать, критически осматривали свой шведский стол, сервированный в мусорном баке. Цвет неба на востоке из серо-замшевого стал пионовым. Жёлтые цветы на клумбе потянулись, расправляя затёкшие за ночь стебли. Кто-то невидимый в соседнем дворе крикнул: «Дам, но не вам, суки!» и захохотал басом. Я докурил и пошёл спать.
* * *
Гламур шагает по стране, забираясь в такие дикие, почти таёжные места и углы, что… Вчера на станции «Новогиреево», дальше которой только «Гиреево», а за ним и вовсе херово в вагон вошла молоденькая нищенка, одетая во всё розовое. На ней был розовый спортивный костюм, разрывавшийся от постоянных и тщетных усилий обтянуть её необъятную необъятные необъятное тело, розовые кроссовки, розовая сумочка через плечо и розовый бумажный пакет, весь в красных розочках. В него-то она и собирала подаяние. А блондинкой она не была. Уж не знаю, почему. Была шатенка. Может быть, из-за этого диссонанса, из-за этой незавершённости образа ей почти и не подавали.
* * *
Вдруг приснился московский градоначальник. Маленький и румяный. Кожа на его лице и лысине была точно поджаристая корочка на курице. Нет, я поужинал. Мэр протягивал мне руку. А я никак не мог снять перчатку, чтобы пожать ему руку. Я весь измучился, стягивая эту чёртову перчатку, а она всё снималась и снималась… После того, как я снял метра три этой перчатки, мне стал сниться город Кишинёв, в котором я никогда не был. Я там был с дипломатической миссией. О цели миссии ничего сказать не могу. Цель не приснилась. В голове засело только наставление Виктора Степановича Черномырдина о том, что переговоры с молдавской стороной необходимо вести до обеда, поскольку после него клонит в сон, и можно в сонном состоянии пойти на неоправданные территориальные уступки. А Кишинёв мне понравился. Красивый город. Там был большой замок, выкрашенный красной краской, с башенками и скворечниками, торчащими из каждого окна. И ещё много разных красивых белых зданий с колоннами и без. Народу, правда, на улицах было очень много. Ну это понятно, думал я во сне. Маленькая страна — не все помещаются в домах. Ещё я там видел строящийся дом правительства. Вернее, домик, вроде дачного. Комнатки на две. Ну это понятно, думал я во сне. Маленькая страна — в правительстве всего три человека. Домик был, честно говоря, кривоват. Окна не закрывались. Ну это понятно, думал я во сне. Строили-то… Нехорошо, конечно, так думать. Но у меня с политкорректностью и наяву бывают проблемы, а уж во сне… Второй день я хожу и думаю — за каким хреном в мой сон припёрся Лужков? Кто позвал старика Батурина?! Я не читаю газет и не смотрю по телевизору последних известий. Я никогда его не встречал. С Черномырдиным встречался, а с Лужковым никогда. Зачем он хотел пожать мою руку? Зачем улыбался мне румяной и поджаристой лысиной? А Кишинёв мне зачем приснился? Вот в детстве мне снился Лондон. Я очень хотел туда попасть. Но в Кишинёв… Все мои знания о Молдавии почерпнуты из этикеток к коньяку «Белый аист». Нет, я не пил его на ночь. Я вообще пил его очень давно, он оказался палёным, и с тех пор мы с ним рассорились. Между прочим, всё, о чем я рассказал, — чистая правда. Ни словечка не приврал. Меня интересует только одно — к кому надо обратиться, чтобы забрали из моих снов Лужкова. Насовсем. А Кишинёв… пусть будет. Куда ж его денешь. Пристроить в другой сон целый город — это такая задача, такая задача…
