По дороге домой воображение подбрасывало ему одну за другой радужные картинки. Вот он поднимается к себе на шестой, дверь открывает зареванная Евгения, к которой жмется перепуганный младший Романов. На столе в гостиной остывает тело Сабины Георгиевны…
Или иначе: в доме разгром, жены нет, сын сообщает, что еще днем бабушку в тяжелом состоянии пришлось госпитализировать. Никакой надежды нет…
Лицо Павла Николаевича даже приняло соответствующее выражение — скорбное, с угрюмой складкой между бровей, однако, выйдя на своей остановке, он вспомнил, что ничего не ел с утра, и ощутил сосущий спазм под ложечкой. Купив сдобную булку, он, не меняя мимики, направился через микрорайон к дому и, пока шел, сжевал ее почти целиком.
Дома его ждал удар. Дверь открыла теща собственной персоной с кофейной чашкой в руке и двусмысленной улыбкой на подкрашенных губах. Жена лежала с мигренью в своей комнате, а Романов-младший, по обыкновению, где-то шлялся.
Оказавшись в прихожей и дождавшись, когда Сабина Георгиевна скроется из виду, отпустив одно из своих обычных замечаний, Павлуша наклонился, чтобы снять ботинок, но вместо этого ткнулся лбом в холодную боковину вешалки и глухо замычал.
Но только сутки спустя, когда их с женой подняли среди ночи с постели голоса в комнате тещи и оба они — Евгения в теплой ночной рубашке и он в пижаме и носках — топтались в темной прихожей, пытаясь понять, что происходит, Павел Николаевич дозрел.
Крепко зажмурившись от ненависти и унижения, он на мгновение представил, как по другую сторону запертой двери, из-под которой выбивался слабый свет настольной лампы, эта ополоумевшая старуха смеется над ними. Вместе со своим проклятым псом. Кажется, именно тогда его осенило.
Возвращаясь в постель и успокаивая жену ничего не значащими словами, он уже знал, как поступит, чтобы развязать невыносимую ситуацию.
Глава 2
Все, что для этого требовалось, — доверенность на гербовом бланке, подписанная Сабиной Георгиевной Новак и заверенная нотариусом. Безразлично, государственным или частным.
С таким же успехом Павел Николаевич мог претендовать на корону Нидерландов или Центральноафри-канской империи. Здесь была нужна консультация человека ушлого, с опытом и знанием всяческих ходов.
Встав в половине девятого, Павел Николаевич послонялся по квартире, задумчиво съел завтрак, оставленный женой на кухонном столе, и стал собираться.
Столкнувшись в коридоре с Сабиной Георгиевной, он преувеличенно вежливо уступил ей дорогу и пожелал доброго утра, на что та рассеянно кивнула, как бы и не заметив любезности зятя. Теща казалась чем-то озабоченной и расстроенной, что не мешало выглядеть ей вполне бодро, будто и не было позавчера свистопляски со «скорыми».
В лифте он напевал под нос нечто из якобы классического репертуара, а внизу с достоинством раскланялся с пожилым мрачным дежурным. На улице висел гнилой бурый туман, перемешанный с автомобильными выхлопами, под ногами хлюпало, а на проспекте даже днем оставались включенными желтые натриевые фонари.
Ехать было всего две остановки, но Романов вышел на следующей и двинулся пешком, чтобы упорядочить мысли. Совет был ему необходим; с другой стороны, получить его надо было так, чтобы не раскручивать до конца ситуацию, в которой он находился в данную минуту. Почему — он и сам не знал, но инстинкт подсказывал ему, что в этом деле необходима осторожность.
Миновав проходной двор дома, где в начале века помещалось страховое общество «Факел», ныне известного преимущественно своими дикими коммуналками на десять-пятнадцать семей, не поддававшимися расселению, Павлуша оказался в переулке, где располагались несколько уютных купеческих особнячков, выкупленных и отреставрированных небольшими фирмами. Это тоже были в своем роде коммуналки: войдя в здание под вывеской «Юридическая помощь предпринимателям», можно было обнаружить в нем все что угодно — от адвокатской конторы до массажного кабинета и скупки изделий из белого и желтого металла. Во всех помещениях было полным-полно длинноногих смазливых девиц, которые с утра до вечера пили кофе, болтали и курили, изредка неохотно приподнимаясь, чтобы ответить на телефонный звонок. Чем занимались их наниматели и где, собственно, они постоянно находились, оставалось загадкой. Тем не менее присутствие денег здесь ощущалось физически — в основном обонянием. Фирмы-сожители на паритетных началах держали превосходную кухарку, которая готовила на весь персонал домашние обеды, и в особнячках стойко держались ароматы киевских котлеток или, допустим, судачка, запеченного в сухарях.
Входя, Павел Николаевич потянул носом, и ноздри его хищно дрогнули. Он был здесь не впервые, но всякий раз с некоторой завистью отмечал, как неплохо устроен его институтский приятель по кличке Мамонт, не подававший в прошлом никаких надежд, а если быть точным, отличавшийся поразительным нежеланием иметь что-либо общее с библиотечным делом. Тут он как в воду глядел.
Теперь Мамонт был вторым лицом в консультативной фирме «Святыня», промышлявшей также ссудами под залог недвижимости и автомобилей. Проценты здесь драли зверские, и тем не менее клиентура не переводилась — в основном из числа незадачливых частных предпринимателей, влезших в долги или обложенных рэкетом.
Поднявшись на второй этаж, Павел Николаевич нажал сверкающую бронзовую ручку и толкнул тяжелую дубовую дверь от себя. При этом какое-то электронное устройство противно запищало, информируя о его приходе.
Охранник, развалившийся за столом в коридоре, поднял оловянные глазки и спросил:
— К кому?
— К Сергею Витальевичу. Назначено, — доложил Павлуша и прямиком проследовал к кабинету начальства.
Мамонт, он же Сергей Витальевич, нисколько не походил на свою кличку.
Мелкий, поджарый, со свисающей на лоб смоляной челкой и желтыми белками, сигнализировавшими о регулярных перегрузках печени, он, казалось, вот-вот выпрыгнет из своего тяжелого двубортного делового костюма, сидевшего на нем как доспехи. Вдобавок шею его украшал коричневый галстук-бабочка в горошек, а когда он произнес: «Фивет, Павуфа! Не падай», — выяснилось, что передние зубы у Мамонта начисто отсутствуют.
Это было что-то новенькое.
— Не обращай внимания, — прошепелявил Мамонт. — Временные трудности.
Как раз завязался с дантистом. Коньяку примешь?
Павел Николаевич мотнул головой, как бы отгоняя муху, и сел в кресло, не снимая пальто. Сегодняшний день обещал быть не из самых легких, какой там коньяк в половине десятого.
— А я приму. — Мамонт поднял могучие пиджачные плечи и крутанулся в кресле к бару-холодильнику. Пока он наливал свои пятьдесят, Павлуша сосредотачивался, рассматривая спину приятеля. Повернувшись, Мамонт, не глядя, бросил через стол крохотную бутылочку с грейп-фрутовым соком и спросил:
— Проблемы? Ты же просто так не ходишь… Павлуша поймал, но откупоривать не стал, про себя решив, что, уходя, сунет посудину в портфель, и как можно развязнее начал:
