Час за часом мы шагали под хриплый лай сержантов-инструкторов, у которых на шеях от ора жилы вздувались канатами.
— ЛЕВОЕ ПЛЕЧО ВПЕРЁД…ПОДРОВНЯТЬ ЧЁРТОВУ ШЕРЕНГУ…ПРАВАЯ КОЛОННА ВПЕРЁД…Кругом-МАРШ!..Кругом-МАРШ! В НОГУ! ПЕЧАТАЕМ ШАГ!..РАЗ-ДВА-ТРИ-ЧЕТЫРЕ…ГРОМЧЕ…РАЗ-ДВА-ТРИ-ЧЕТЫРЕ…
Строевая подготовка прерывалась занятиями по полевой санитарии, оказанию первой помощи, рукопашному бою и десяткам других предметов, которые необходимо знать солдату.
Мы выучились наизусть чеканить одиннадцать приказов по строевой части и порядок командования от президента Джонсона до сержанта Дугана.
Но в целом, всё свелось к шагистике, шагистике и ещё раз шагистике.
Через несколько недель мне приснился Дуган, отсчитывающий шаг. Его глаза были повсюду. Малейшая оплошность обнаруживалась. Этот навязчивый мотив превратился в кошмар. В голове звучал и звучал Дуган. У меня не получалось убрать его или заткнуть.
— ПОДРОВНЯТЬ ШЕРЕНГУ.
— РОВНЕЙ ВИНТОВКУ, СОЛДАТ, А ТО Я ТЕБЕ ПОКАЖУ.
— ДЭВИС, ХВАТИТ МЕЧТАТЬ О БАБАХ.
— ХЕННЕСИ, ЧЕМ ТЫ ЧИСТИЛ ЭТУ БЛЯХУ…КИРПИЧОМ ИЛИ «ХЕРШИ»?
— ЧТО ЗА ВЕРЁВКА БОЛТАЕТСЯ У ТЕБЯ НА РУБАХЕ, РЯДОВОЙ? УБРАТЬ!
— ЗАСТЕГНИ КАРМАН…ПОДТЯНИ БРЮКИ…ТЫ НЕ ДЖОН УЭЙН.
— КОГДА ЗАСТЫВАЕТЕ ПО СТОЙКЕ «СМИРНО», Я ХОЧУ СЛЫШАТЬ, КАК ЩЁЛКАЮТ ВАШИ БОТИНКИ…А КОГДА Я ГОВОРЮ «РАВНЕНИЕ НАПРАВО», Я ХОЧУ СЛЫШАТЬ, КАК ВАШИ ГЛАЗНЫЕ ЯБЛОКИ ПЕРЕКАТЫВАЮТСЯ В ОРБИТАХ.
— НЕ РАЗМАХИВАЙ РУКАМИ, ДЖОНСОН, ТЫ НЕ ПТИЦА.
— ВНИЗ НЕ СМОТРЕТЬ…НА ЗЕМЛЕ УВОЛЬНЕНИЯ НЕТ. ХАНТ! ТЫ МЕНЯ СЛЫШИШЬ?
— ЭТО НЕ ЛЕВАЯ НОГА, СКОТИНА!
— ОТВЕЧАТЬ В ДВЕ ГЛОТКИ!
— И ЧТОБ НИКТО ИЗ ВТОРОГО ВЗВОДА СЕГОДНЯ НЕ ПРОСИЛСЯ В БОЛЬНИЧКУ!
— КОГДА ВЫ, НАКОНЕЦ, СООБРАЗИТЕ?
— РАЗГОВОРЧИКИ В СТРОЮ.
— ЗЕК, ЗАХЛОПНИ ХЛЕБАЛО И ПРЕКРАТИ БОЛТАТЬ В СТРОЮ…ОТХВАЧУ ЯЗЫК ШТЫКОМ.
— ПУСТЬ МАНДАВОШКИ КУСАЮТСЯ.
— НУ ТАК ССЫ В ШТАНЫ…КОМАНДА БЫЛА «СМИРНО»!
Вечера посвящались чистке блях и обуви. За работой шли пересуды, рассказывались байки и распускались нюни о несчастной доле.
— Где Дуган?
— Ты имеешь в виду Эрни Ужасного?
— Ага…
— Киряет, наверное, в сержантском клубе.
— Как думаешь, нам дают селитру?
— С чего ты взял?
— Блин, да у меня не встаёт с тех пор, как я здесь, даже когда хочу отлить, честное слово.
— Не знаю… И у меня тоже…Может, мы просто устали, перетрудились.
— Тебе еда нравится?
— Шутишь, я так быстро ем, что нет времени распробовать. Просто нюхаю…
— Надо принять душ: воняю, как собака.
— Что ты сказал?
— Я сказал, что воняю…Господи, я сам себе противен!
— О, хватит ныть.
— Я только сказал, что я воняю.
— Не нужно рекламы. У меня самого есть нос, знаешь…
— Да, ну так всё равно, может, мне надо помыться. Эй, ты знаешь, что меня действительно достаёт?
— Что?
— Ведь нам положено спать восемь часов.
— И что?
— А я сплю только половину из-за этой пожарной вахты.
— Пожарная вахта — это ничего…меньше спишь, зато рядом нет Дугана…можно письмо домой написать.
— Я бы лучше подрых.
— Понимаю.
— Ненавижу эту дыру!
— Я тоже. Но выбрось это из головы. Если будешь думать об этом, сойдёшь с ума. Мы ещё и половины не оттрубили…
— Я только и мечтаю, как сбежать куда-нибудь.
— Поймают, и ты окажешься в глубоком говне. Потащат твою задницу в трибунал, или приговорят к расстрелу за дезертирство.
— Мне всё равно, я всё время об этом думаю: свалить куда-нибудь, убраться отсюда, на свободу.
— А как к этому отнеслись бы твои родители?
— Папаша всыпал бы по первое число. А матушке, полагаю, было бы очень стыдно…
— А чем ты занимался на гражданке?
— Ездил по складу на вилочном погрузчике, да только почти всё позабыл, кажется, это было так давно…
— А я заливал бензин на заправке.
— Недурно…
— Да, заправка «Шелл» в Цинциннати.
Потом солдаты натирали пол, дверные ручки и унитазы, смахивали пыль, приводили в порядок тумбочки и личные вещи. В 23.00 приходил Дуган, ругался, выключал свет, и все, кашляя и чихая, засыпали.
Ну, почти все.
— Тссс! Поттер, как думаешь, мы получим увольнение на выходные?
— Откуда мне, чёрт возьми, знать?
— Эй, заткнитесь! Дайте отдохнуть, — ворчал кто-нибудь.
— Да что ты говоришь!
— Да…
— Кто-то здесь всё время ноет.
И так каждую ночь.
Ребята ворчали по поводу почты, хныкали по поводу еды, жаловались на жару, сетовали на армию, скулили от отсутствия женщин, выпивки и сверхурочных. У кого-нибудь обязательно в голове сидел план действий: чем заняться, когда кончится учебка и появится время на безделье.
Но счастливый джи-ай — это солдат, который время от времени обязательно выдаёт порцию стенаний, пусть даже по поводу наряда на кухню. При таких обстоятельствах стена плача могла бы стать его лучшим товарищем. Она не превратит воду во фляге в пиво, когда жажда, не овеет прохладой во время жары, не залечит кровавые мозоли на ногах и не удовлетворит похоть, когда у него встанет.
Но подчас жалобы всё-таки лучше, чем полное молчание.
Однажды утром парень, подозревавший в еде селитру, проснулся с приятным сюрпризом — с первой эрекцией со времени присяги. Он спрыгнул с койки и помчался в уборную с болтающимся из стороны в сторону членом.
— Мне сегодня приснилась подружка. Не могу дождаться, чтоб написать ей об этом!
— А, просто пописай, сосунок…
— ПОЧТА!
Волшебный миг, лучшая минута дня. Или худшая. Словом, все немного волнуются, получая письма из дома. Любое известие — манна небесная для тоскующего по дому бойца.
Дуган раздаёт письма, но по своей противной натуре обнюхивает письма, пытаясь уловить аромат духов. И если находит письмецо от ненаглядной, начинает издеваться.
— Сейчас её Джоди имеет, парень. Выбрось её из головы, не думай о манде — это плохо влияет на силу и моральный облик. Подожди, наиграешься ещё с вонючей дыркой старой шлюшки Мэри Лу.
Кто-то получает письмо «Дорогой Джон…» и уходит в депрессию. Кому-то приходят фотографии, и он скачет от радости.
