– Портрет работы Стивенса, – говорила экскурсовод, – но он был продан, а это копия. Теперь, часы под ним...
Про Ника Эшли забыли, и все послушно посмотрели на французские бронзовые часы под портретом, их слегка покачивающиеся внутренние органы поблескивали сквозь стекло. Проходя мимо, я заметила, что часы по-прежнему отстают на десять минут, но потом мое внимание привлекла полочка дюймах в восемнадцати справа от часов. Когда я последний раз была в этой комнате, там стояла маленькая китайская лошадка эпохи династии Тан, и, хотя она была повреждена, на любых торгах за нее дали бы фунтов пятьсот – шестьсот.
Но ее не собирались продавать. И в то же время на месте ее не было.
Она не могла никуда деться, ей полагалось стоять в библиотеке, если не в застекленной витрине. С неожиданным беспокойством я огляделась в поисках лошадки. Если Андерхиллам пришла причуда взять ее к себе в одну из занимаемых комнат, то она на их совести. Возможно, они не представляли себе ее ценности.
Группа начала покидать библиотеку. Отправившись за всеми, я задержалась, чтобы взглянуть на витрины: вполне возможно, чья-то заботливая рука перенесла лошадку в укрытие стекла и бархата. Но нет. Теперь я смотрела внимательнее и обнаружила на бархате невыгоревшие силуэты среди оставшихся произведений искусства. И вот еще пропажа – маленький овал, здесь точно была миниатюра. А это пятно неправильной формы – здесь была китайская нефритовая печатка с вырезанным то ли львом, то ли собакой.
– Прошу вас, – обратилась ко мне экскурсовод. Я вздрогнула от неожиданности. Девушка стояла у открытой двери, ожидая меня. Остальные ушли. Я слышала, как они спускаются по лестнице, болтая, как школьники после уроков. – Мне нужно запереть, – сказала девушка.
– Простите, – извинилась я. – Я заставила вас ждать. Мне было очень интересно... Вы так хорошо рассказывали – место словно ожило. Мне очень понравилось! Простите, вы сказали «запереть»? То есть вы запираете комнаты за собой каждый раз, когда уходите?
– Да. Здание такое большое, так беспорядочно построено, и здесь столько ценных вещей. Нужно быть очень внимательным. Все помещения запираются, кроме одного, в котором живут. Мы их отпираем, когда приходим, а потом запираем.
– А у кого хранятся ключи?
Похоже, она слегка удивилась, но с готовностью ответила:
– Мне велено отдавать их людям, которые здесь живут. Это съемщики, сами хозяева сейчас за границей.
– Хорошо, спасибо большое... – поблагодарила я и в задумчивости вышла вслед за остальными.
ЭШЛИ, 1835 ГОД
Наконец она пришла.
Легкие шаги на веранде, рука на двери, и вот стройная фигура в просторной накидке быстро скользнула в комнату и осторожно затворила за собой дверь, чтобы не осталось ни малейшей щелки. Отброшенная в сторону накидка упала на стол, где год за годом отец в одиночестве писал бесплодные стихи своей возлюбленной.
– Любовь моя!
Ее волосы, как дождь, заструились из-под капюшона, прямые и темные, радугой переливаясь в свете свечи. Платье упало к ногам. Она перешагнула через него, и ее руки потянулись к шнуровке на груди. Как по сигналу, в саду запел соловей.
Его мысли кружились по спирали. Свет, ночь, соловей. О! Она учит факелы гореть ярче. Ее грудь уже обнажена, ее талия... Нижняя юбка последовала за платьем на пол.
В комнате эхом отдавалось соловьиное пение. Проклятый егерь, вспомнил он, грозил застрелить птичку... В самом деле проклятый, ее брат. Егерь моего брата... Голова начала кружиться.
– Над чем ты смеешься, милый?
– Я скажу тебе потом. Иди сюда, моя прелесть, иди ко мне...
ГЛАВА 8
– Вы мисс Эшли?
Голос, явно принадлежащий американке, как будто вытолкнул меня из задумчивости на солнечный двор, где теперь я заметила американскую машину, припаркованную в тени на другой стороне. Какой-то мужчина с портфелем только что исчез в боковой двери; по костюму я поняла, что это мистер Андерхилл. Я обернулась к женщине.
– Да, это я. А вы, должно быть, миссис Андерхилл?
Женщине было лет сорок пять, и в ней чувствовался тот лоск, какого добиваются американские женщины, сочетая ноу-хау, ежедневную усердную работу над собой и умелое использование косметических материалов. Она была несколько приземиста и без специальных ухищрений была бы толстовата, но сейчас казалась элегантной в своем немнущемся кремового цвета костюме, на котором мог бы еще сохраниться ярлык с Пятой авеню. Шелковый свитерок с высоким воротом скрывал шею, а лицо было бледно-матовым, что так огорчает калифорнийцев, когда они долго живут в умеренном климате. Ее кожа не лоснилась, глаза и рот были четко очерчены, что говорило о тщательном уходе. Темно-русые ресницы выдавали блондинку.
– Я так рада! – Она протянула руку. – Но мы с Джеффом искренне опечалены, что вы здесь по такой грустной причине. Ваш отец... Это ужасно, извините. Мы оба очень переживали за вас. Все говорят, он был прекрасным человеком.
Она еще немного поговорила о папе, спросила, где я остановилась, и как будто обрадовалась, когда я сказала, что собираюсь пожить в коттедже у озера. Миссис Андерхилл обладала нежным голосом, и ее манеры очень подходили к внешности куколки из саксонского фарфора, а ее сожаление о моем отце и забота обо мне казались искренними.
– Как вы меня узнали? – спросила я. – Вам сказал мистер Эмерсон, что я приеду?
– Нет, он не говорил. Я узнала вас по портрету в нашей спальне. Конечно, в комнате моих родителей.
– Он так похож? Это не очень хороший портрет и написан много лет назад.
Она рассмеялась:
– Да, я вижу, вам уже не семнадцать, но и не намного больше, правда?
– Больше. Мне двадцать два.
– Послушайте, а что это мы тут стоим? Давайте зайдем к нам. Я знаю, Джеффу не терпится вас увидеть. Он только что прилетел из Хьюстона и несколько дней пробудет дома. Разве не чудесно? Это довольно странно – приглашать вас в ваш собственный дом, но давайте войдем.
Как и мы, Андерхиллы пользовались боковой дверью. Мы вместе прошли через двор.
– В действительности я еще не переехала, – сказала я. – Я собиралась сделать это после обеда, а пока сходила посмотреть на коттедж, потом поднялась сюда, – я смущенно засмеялась, – и совершила экскурсию. Довольно глупо, но это любопытно – посмотреть на дом чужими глазами.
– Действительно? Да, представляю! – Ее глаза забегали. – Значит, это ничего – пригласить вас в ваш собственный дом, раз вы заплатили двадцать пять центов за его осмотр... Должна сказать, мы с Кэти тоже пару раз ходили на экскурсию. Это хороший способ узнать историю, да еще какую! Порой не по себе, но как интересно – жить прямо здесь, на этом самом месте! Здесь все словно несет на себе печать школьных учебников... – Она задержалась на углу. – Мы идем в так называемую столовую, мне ведь не нужно показывать вам путь. Вы, конечно, останетесь с нами пообедать? Нет-нет, – отвергла она мой ритуальный протест, – никаких отговорок я не приму. Обед у нас легкий – салат и прочее, не может быть легче. Да и все равно у нас гость, а теперь вот – гости. – Она улыбнулась, словно сообщала секрет, который меня обрадует.
