Фырча мотором, петляя между возами и нещадно пыля, подъехала машина начдива. Гай привстал с сиденья и громко спросил Авинова:
— Ну, как тебе мои бойцы?
— Будет с кем воевать, Гай Дмитриевич! — ухмыльнулся Кирилл, понимая сказанное по-своему.
— А я что говорил? — воскликнул начдив. — Храбцы!
Русское «храбрецы» ему не давалось…
— Поехали, комиссар! Командарм ждёт!
Авинов пролез на заднее сиденье.
— В штарм!
— Есть, товарищ Гай! — как всегда, весело отозвался шоффэр Гайдучек. Он истово верил в счастливую звезду начдива и всем советовал держаться поближе к Бжишкяну — дескать, его пуля не берёт, ну и нас не заденет…
Командарм не дождался. Авинов и Гай на цыпочках вошли в гулкий, прокуренный зал Кадетского корпуса, где разместился штаб 1-й Революционной армии. Тут собрались красные командиры и политработники, реввоенсовет в полном составе и молчаливые сотрудники Губчека. Стоя, Тухачевский дочитывал приказ:
— «…Для создания боеспособной армии необходимы опытные руководители, а потому приказываю всем бывшим офицерам, проживающим в Симбирской губернии, немедленно стать под красные знамена вверенной мне армии. Тринадцатого июля офицерам, проживающим в городе Симбирске, прибыть к двенадцати часам в здание Кадетского корпуса, ко мне. Не явившиеся будут предаваться военно-полевому суду».
Командарм оглядел сидевших. Те заскрипели стульями.
— Правильное решение, — тряхнул головой Куйбышев, — поддерживаю и одобряю.
Остальные сразу зашумели:
— Верно!
— Давно пора!
— Ага! А то мы тут кровь проливаем, а они…
— Лично я — «за»!
Сидевший перед Авиновым наштадив Вилумсон обернулся к Кириллу и уточнил, протягивая руку:
— Политкомиссар Юрковский?
— Виктор Павлович, — сказал штабс-капитан, пожимая крепкую, сухую руку.
— Эдуард Фридрихович, — церемонно склонил лобастую голову наштадив. — Рад. Как вам приказ?
Авинов энергично кивнул:
— Очень нужный приказ! В городе больше четырёх тысяч офицеров, а у нас острейшая нехватка военспецов!
Высказав сие политкомиссарское негодование, Кирилл подумал: «Осталось чуть больше суток. Успею?..»
Сняв номер в Троицкой гостинице, Авинов принёс с собой всё свое имущество, места которому хватило в солдатском рюкзачке-сидоре. «На дело» можно было выходить лишь поздним вечером, ибо комиссар, который бегает по городу и спасает царских офицеров, — не жилец. А солнце будто зависло в небе, не собираясь садиться. Штабс-капитан крякнул с досады. Поспать ему, что ли?
Он прилёг, поёрзал минут пять и вскочил. Бесполезно! Тревога не отпускала его, какой уж тут сон…
Неожиданно в дверь постучали. Авинов замер, как в давней ребячьей игре. Он стоял и прислушивался: вправду ли стук был условным или ему это показалось? И тут снова: тук-тук, тук, тук-тук-тук — и два шлепка ладонью…
Коротко выдохнув, Кирилл пошёл открывать. За порогом, оглядывая коридор, стоял высокий, сухощавый мужчина с узким, костистым лицом. Полотняная пара сидела на нём как на вешалке. Чутьём штабс-капитан угадал в госте армейскую жилку, хотя с виду не скажешь — в дверях стоял типичный шпак,[61]земский врач какой-нибудь или учитель гимназии. В общем, интеллигентишка уездного пошибу, годный лишь на рефлексии.
Авинов воззрился на нежданного визитёра, надеясь услыхать пароль — он уже скучал по людям оттуда.
— Игнатий Савельевич здесь проживают? — вежливо поинтересовался «шпак».
— Отъехали они, но обещали быть всенепременно, — ответил Кирилл в манере приказчика, одновременно радуясь и пугаясь. — Передать чего?
И гость выдал отзыв:
— Передавайте привет от Михал Гордеича.
С чувством громадного облегчения, Авинов повёл рукою в приглашающем жесте:
— Уф-ф! Заходите.
Сухощавый переступил порог и быстро огляделся.
— Мы одни? — спросил он.
— Совершенно!
Визитёр, поняв, видимо, состояние Авинова, наметил скупую улыбку и сказал, умягчая голос:
— Вы меня так и зовите — Михаилом Гордеичем. Виктор… Павлович?
— Увы, — вздохнул Кирилл.
Михаил Гордеевич тихонько рассмеялся, показывая мелкие белые зубы.
— Я вас прекрасно понимаю, — сказал он, улыбаясь, — тем паче что восемь месяцев нахожусь в подполье. Срок, знаете ли! Я уже, когда сам с собой разговариваю, обращаюсь к своей персоне по чужому имени. Привык!
Покашляв, Михаил Гордеевич проговорил голосом, обретавшим деловитую сухоту:
— Чем порадуете, товарищ комиссар?
— Людей у вас много? — ответил штабс-капитан вопросом.
— Смотря для чего… — осторожно проговорил подпольщик.
Волнуясь, Авинов передал ему суть приказа Тухачевского. Тот заметно встревожился, забарабанил мосластыми пальцами по наличнику.
— Не все пойдут за нами, вот в чём дело, — озаботился Михаил Гордеевич, хватая подбородок в горсть. — Многие ещё с семнадцатого так и остались на перепутье — ни вашим ни нашим.
— Да хоть кого-то спасти! — горячо сказал Кирилл.
Подпольщик энергично кивнул:
— Безусловно, Виктор Павлович, безусловно! Займусь этим тотчас же, — сказал он.
— Слава Богу! А то я лишь два адреса зазубрил из списка в штарме.
— Хоть двоих! — подмигнул Михаил Гордеевич. — Да, товарищ комиссар, у меня к вам огромная просьба…
— Я весь внимание.
— Нам очень нужна искровая станция,[62]— сказал подпольщик, молитвенно складывая ладони. — Любая! На складах их полно, но пробиться туда можно лишь с боем — для нас. А для вас…
— Я понял, Михаил Гордеевич. Добуду. Кстати, просьба есть и у меня. Место комиссара дивизии не шибко высокое, а путь наверх перекрыт наглухо Куйбышевым и Карлиным…
— Куйбышев — та ещё сволочь, — усмехнулся подпольщик. — Когда красные бежали из Самары, Куйбышев прихватил с собою всю кассу — десять миллионов золотом, якобы на оружие и на прочие большевистские вытребеньки. Больше этих денег никто не видел…
— Этих двоих надо убрать, — сухо сказал Авинов.
— Поможем, Виктор Палыч, поможем…
— Ну, тогда удачи!
— Взаимно, Виктор Палыч, взаимно. Я свяжусь с вами!
