– Ты что же, – мрачно осведомился он, – намерен с голодухи загнуться?
В ответ Духов только покачал головой и взял у Шэрон опустевшую посудину. Девочка смотрела на него и благодарно улыбалась. Впервые за много часов у Андрея потеплело на душе.
Потом, в потоке Шкурников, он миновал коридоры внешнего витка, спустился по лестнице. Задержался у бородавчатого Фрона, который раздавал мешки с дыши-зельем, затолкал мерзкий комок в клюв шлема и залез в третью повозку. Вскоре Дымовики покатили экипажи к Ползучему Бору.
Андрею досталось место рядом с Фабелом. Выглядел тот ужасно. Губы посинели, под глазами словно кто-то мазнул лиловым. Дышал Шкурник с присвистом и время от времени заходился в кашле. Приступы были нечастыми, но мучительными. Фабел сотрясался, отчего неизменно толкал Духова плечом. Головная боль в такие минуты была невыносимой.
Но хуже всего становилось от мыслей – Андрей гнал их, но безуспешно. Вот он сидит в повозке. Едет рубить уродливые деревья, дышать ядовитым воздухом, каждую секунду ждать появления Изверга или, не приведи Азэс-Покровитель, Пожирателя. Вот рядом с ним человек. Мучается, задыхается от кашля. Каждый приступ кончается появлением новых пятен гноя и крови на рукаве громоздкого наряда. Осталось ему недолго, и конец будет таким, что не пожелаешь даже Фронам. И его самого ждет то же самое…
Нет, не ждет! Он обязательно выберется из этого кошмарного сна! Все, что его сейчас окружает – выдумка писателя Владимира Абрамовича Кагановского! Нет никаких уродливых деревьев, ядовитого воздуха, Извергов, Пожирателей и Азэса-Покровителя! И человека, который должен умереть от страшной болезни, нет! И самой страшной болезни, кстати, тоже!
Духов старался думать как можно громче, чтобы каждая мысль впечатывалась в мозг, успокаивая, придавая уверенности. Не получалось. Вдруг он не вернется домой? Ведь уже дважды – дважды! – сорвалось. И кого в этом винить? Гнильца? Действительно ли именно тварь помешала очнуться? Или все гораздо хуже?
«Что, если дело во мне? – Андрей почувствовал, как бледнеет, как краска сходит с лица, уступая место холоду испуга. – У меня, может быть, с мозгами что-то не то, и мне вообще нельзя погружаться в гипноз. Это ведь штука такая… Вдруг можно и в кому впасть?»
Воображение – чтоб ему пусто было! – разыгралось. Духов представил себя в больничной палате. На койке, оплетенного катетерами и присосками. С трубкой в горле – та тянется к стеклянному цилиндру, в котором черная «гармошка» качает кислород.
Он запаниковал. Хотелось вскочить, заорать. Выбраться из повозки и драть глотку, обращаясь к желтому небу – непреодолимому заслону, за которым настоящая жизнь. Красочная, без монстров, властолюбивых уродцев и забитых, обреченных на смерть людей.
Повозки остановились, Шкурники начали вылезать. Андрей натянул шлем, скривился, когда в нос шибануло гнилью дыши-зелья, и, подобрав топор, спустился по лесенке.
Вот она, стена серо-зеленых, причудливо изогнутых деревьев. Побеги, казалось, росли прямо из синего светящегося тумана. И все это на фоне болезненной небесной желтизны.
«Снова здесь», – подумал Андрей. Сделал пару шагов и остановился, прищурившись. В голове возникла мысль…
Все ведь началось тут, рядом с владениями проклятого леса. Может, и закончится тоже? Нужно только приблизиться к жуткой поросли и…
«…Попасть домой», – Духов больше не раздумывал. Перехватив топор, он чуть ли не бегом двинулся вперед.
Вскоре он зашел в туман. Потревоженные светящиеся язычки поползли по одежке, Андрей отмахнулся и замер.
Что дальше? Наверное, надо представить место, куда хочешь вернуться. Хорошо…
Духов заставил память нарисовать комнату писателя. Рассыхающиеся половицы. Столик, накрытый газетой. Стопки книг и журналов у стены. Стол с печатной машинкой. Зашторенное окно. Кровать. И, конечно же, зеленый бок ведерка…
Он удерживал картину в голове и ждал.
Но ничего не происходило. От отчаяния и обиды вновь захотелось плакать.
За спиной кашлянули. Духов повернулся и увидел высоченного и широкоплечего Шкурника. Голову скрывал клювастый шлем, но даже дурак догадался бы, чье под ним заросшее и хмурое лицо. Перлмар неподвижно смотрел на Духова, и тот все понял.
«Ладно, – сказал он себе, отворачиваясь от здоровяка. – Надо работать, пока лобастые опять не прицепились».
Он подошел к ближайшему шишковатому стволу. Взмахнул топором – мышцы тут же скрутило болью – и загнал лезвие под шкуру. Во все стороны брызнула слизь, Андрей на всякий случай отвернулся. Подождал несколько мгновений и продолжил.
Духов обтесывал одно дерево за другим, почти не давая себе отдыха. В голове звенело, к рукам и ногам точно привесили гири, но Андрей терпел. Он решил измотать себя так, чтобы, вернувшись в Степную Обитель, рухнуть на лежанку и тут же отключиться. Разумеется, после второй кормежки и чистки.
Влажный удар. Фонтан прозрачных брызг. Несколько движений рукоятью. И так по кругу.
Андрей задыхался. По лицу, спине и бокам катились капли пота. Ссадины щипало. Воображаемые гири на руках и ногах тяжелели. Но сильнее прочего мучила жажда. Последний раз Духов пил дома, перед походом к писателю. Выходит, прошло уже больше суток…
«Жесть, – он поджал губы, обнажая пористую, похожую на кость, древесину очередного побега. – Так и окочуриться недолго».
Но он не окочуривался – обтесывал один ствол и переходил к следующему. Пока под отравленным небосводом не разлился гул.
Все. Осталось выдержать дорогу и кормежку с чисткой.
Спотыкаясь, Андрей добрался до повозки и уселся – подальше от Фабела. Тот, откинув голову к стене, жмурился и дышал ртом. Губы были облеплены гноем. Шкурник почти беспрерывно что-то бормотал, но различить удавалось лишь отдельные слова: «простуда», «торгашеский виток», «снадобье». Бедняга… Он либо до сих пор не осознал происходящее, либо пытался себя успокоить.
В дороге Духов по-настоящему понял, до чего устал. Он не чувствовал тела, язык распух, а в горло словно забили комок стекловаты. Глаза закрывались сами собой, и держался Андрей из последних сил. Под конец пути его укачало – хорошо еще, рвать было нечем…
Когда он вышел из повозки, ноги едва не подкосились. Шаркая, Духов доплелся до хвоста очереди. Подумал, что впереди длинный подъем по лестнице, и ему стало страшно.
Но все прошло благополучно – если забыть о нескольких матерящихся Шкурниках, что лезли следом. Совершив последний рывок до кельи, Андрей рухнул на лежанку и несколько минут выравнивал дыхание.
Потом началась вторая кормежка. Когда в миску шлепнулась порция пей-еды, Духов, по обыкновению, повернулся к Шэрон, но…
– Не торопись, – вперед выступил нахмуренный Перлмар. Он посмотрел на дочь. Та отвела глаза и, опустив голову, скрылась в келье.
– Почему? – сипло спросил Андрей. – Я хочу помочь.
