— Не беспокойся, — заметила Хун-лань, — останешься девственницей, хотя вряд ли твоему старому мужу удастся это проверить!
Мэй вспыхнула и отошла, а они захихикали ей вслед.
Когда женщины вновь принялись за работу, она не находила себе места, не могла собрать воедино обрывки мыслей. Что-то безжалостное, жесткое, твердое неумолимо подступало к ее сердцу, и она с трудом сдерживала рыдания.
В конце концов, Мэй сказала себе: если боги решили, что ей суждено пасть так низко, она это сделает. Судя по всему, Хун-лань и Сяо давно проделывают такое и не выглядят несчастными. Вдобавок никто не считает их непорядочными, не сторонится, хотя женщинам в мастерской наверняка известна правда.
Улучив минуту, она отпросилась и, боясь потерять решимость, быстрым шагом направилась к господину Дэсяну.
Как и Лю Фэнь, он был немолод. Его жидкая, засаленная, напоминавшая крысиный хвост коса уныло сбегала по костлявой спине. Сухая желтая кожа туго обтягивала лицо.
— Пришла! — выдохнул он, увидев Мэй, и отложил хозяйственные книги.
Сгорая от стыда, она расстегнула платье. Показались округлые, белые, похожие на две половинки луны девичьи груди. Когда господин Дэсян протянул к ним дрожащие жадные руки, Мэй зажмурилась.
Она вспомнила, что говорили Лин-Лин и Хун-лань с Сяо. Мужчинам нужно только одно. Этот хотя бы не сделает ей больно. Хотя унижение — это та же боль. Сильнее всего человек страдает, отдаляясь от самого себя, предавая собственную суть.
Мэй знала, что жизнь земных существ долгая череда перевоплощений. Человек умирает множество раз. Может ли кто-то сказать, не гибнет ли «вечная» душа прежде сотен бренных тел, оскверненная и убитая деяниями собственного хозяина?!
Отчаяние и гнев нахлынули на нее, как буря, и, едва хозяин коснулся ее, она с силой отшвырнула его от себя. Он не удержался на ногах и полетел на пол. Когда он поднялся, в его лисьих глазах вспыхнула злоба.
— Дрянная девчонка! Убирайся отсюда! — закричал он, потирая ушибленный бок.
Выбежав за ворота, Мэй быстро пошла по улице. Она понимала, что никогда не вернется в мастерскую. Что отныне перед ней лежит только один путь.
Тем не менее, подхваченная волной отчаянного протеста, она в тот же день заявила тетке, что не может согласиться на брак с ростовщиком.
Ши покачнулась и схватилась за сердце, но быстро пришла в себя и зашлась криком:
— Как это нет! Ты сошла с ума? А свадебный наряд, а услуги астролога, а наша репутация! Народ нищает, торговля идет все хуже, Цзин вынужден то давать взятки, то платить налоги, между тем Лю Фэнь согласен дать ему денег без всяких процентов! Неблагодарная дрянь! Кто еще согласится жениться на девушке с лягушачьими лапами! Если откажешься выйти за Лю Фэня, завтра же выгоню тебя на улицу вместе с Тао!
Она орала, размахивала руками и плевалась, как одержимая.
Мэй убежала в свою комнату и дала волю слезам в объятиях младшей сестры. Тао шепотом уговаривала ее не уступать тетке, но Мэй, словно устыдившись своей слабости, вытерла глаза и сказала:
— Я соглашусь. В доме Лю Фэня хватит места и для тебя, мы целый день будем вместе, и нам не придется думать, как заработать себе на хлеб. Купим тебе новое платье, туфли и веер, а когда придет время, найдем хорошего жениха.
Тао насупилась и пробормотала:
— Не надо мне жениха. — А потом вдруг спросила: — А ты могла бы оставить меня ради кого-то?
В голове Мэй, словно сладкий сон, промелькнуло воспоминание о Куне, после чего она сказала, крепко обняв сестренку:
— Нет, никогда. Тебя я знаю с рождения, мы с тобой одной крови, нас связывает настоящая любовь. Все остальные люди чужие для меня.
Прошло несколько дней. Дожидаясь свадьбы, Мэй не выходила из дому. Она сидела на кухне, глядя в очаг и думая о том, что огонь ее души укрощен так же, как это пламя. Ему бы реветь, бесноваться, метаться, а оно тихо гудит, творя еду и создавая уют.
Мэй вспоминала свою жизнь так, будто готовилась не к свадьбе, а к смерти. Девушку утешало только одно: из тьмы ее горя может родиться свет счастья Тао — в тот день, когда старшая сестра выйдет замуж, судьба младшей возьмет свой разбег.
Вечером накануне бракосочетания с Лю Фэнем она вышла в сад. Закат был коралловым, а сумерки — синими. Небесный покой простирался над миром людей, и ему не было никакого дела до их надежд и бедствий.
Подойдя к слабо шелестевшей полузасохшими листьями сливе, Мэй обняла ее и прошептала:
— Что я должна делать? Дай мне какой-нибудь знак!
Но слива только уныло качала ветвями.
Мэй вернулась в свою комнату, легла, отвернувшись к стене, в мыслях продолжая прощаться с недолгим девичеством.
Она вздрогнула от неожиданности, услышав за спиной шепот Тао:
— Тебя спрашивал какой-то мужчина! Цзин сказал ему, что не может позволить тебе говорить с посторонними! Ты его знаешь? Я выглянула в окно: он до сих пор стоит за воротами.
Мэй сорвалась с места, бросилась вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, подбежала к воротам, распахнула их и вылетела на улицу.
Он был там, и она возблагодарила Небеса за то, что сможет увидеть его еще раз.
Обрадованный Кун шагнул к ней и сказал:
— Простите, что я не пришел раньше! Я хочу сказать, что пока не могу отдать вам деньги, но клянусь, что обязательно их верну.
Почему-то его слова разочаровали Мэй, и она тут же сложила оружие:
— Это не имеет значения. Я выхожу замуж за богатого старика.
Вздрогнув от неожиданности, Кун вгляделся в ее тонкие черты. Она выглядела не так, как в их первую встречу. Сейчас девушка напоминала сломанный ливнем цветок.
— Вы… этого хотите?
— Меня не спрашивают. Если я откажусь, тетка выгонит нас с сестрой на улицу.
Слезы, стоявшие в ее темных глазах, напомнили Куну отражение лунного света в ночной воде.
Он в досаде прикусил губу. Спасая его жизнь, она отобрала у себя надежду на будущее.
— Вы можете немного подождать?
— Нет. Свадьба завтра. Все уже решено.
Кун задумался. Расставшись с Мэй, он решил дождаться, когда в город войдут маньчжурские войска, и присоединиться к ним. Однако когда он спустился к реке, чтобы напиться, ему неожиданно стало плохо. Рана на голове оказалась серьезнее, чем он думал, и Кун потерял сознание.
Он очнулся посредине реки. Нищий люд, рыбачивший на утлых лодках, нередко там же и жил — в сооруженной на корме конуре.
Юношу подобрал старик, и Кун провел у него несколько дней, во время которых и был взят Кантон. Маньчжурам не пришло в голову обыскивать «плавучие дома».
Когда, слегка оправившись, он очутился на улице, его поразил вид залитого кровью города. На веревках болтались тела повешенных, на мостовой валялись растерзанные трупы. Бродячие собаки бежали вдоль дороги, держа в зубах куски человечины.
