— Только не очень быстро, — попросила Хелен, хотя знала, что он не послушается.
Лайон был упрямцем. Он всегда был таким. Каштаны стояли в цвету, кусты роз были усыпаны роскошными цветами. Машина мчалась так быстро, в воздухе стоял вкус меда, теплого, согретого солнцем.
Дома их малыш спал в колыбельке. У него был чудный характер, и с этим повезло всем. Няне придется провести с ним почти четыре недели после несчастного случая, прежде чем на пароходе прибудет его бабушка, чтобы забрать мальчика. К тому времени ребенок научится спать целую ночь, не просыпаясь. И если это не счастье, то что тогда можно назвать удачей? Он не писался. Он не плакал и не хныкал. Он был восхитительным. Единственным в своем роде. Легко можно было бы найти ему няню на путешествие через Атлантику, конечно, ведь от него не будет никаких проблем. Даже английская няня, так привязавшаяся к ребенку, выразила желание поехать. Но Вайолет не хотела и слышать об этом. В столь длительном путешествии рядом с ребенком не будет никого, кроме нее. Никого, по крайней мере пока у нее было право голоса.
Руководство для фокусника
Лайон Вест-младший был влюблен. Он все думал о том, как это могло приключиться с ним в абсолютно неподходящий период его жизни, удивленно размышляя — а может, все в этом мире так и бывает? Скажем, человек думал, что он направляется на север, а там вдруг лед возьми да растай. Или он был уверен, что полуденное солнце стоит в зените, и вдруг осознавал, что видимое им — это траектории звезд на небе.
Лайон уже был помолвлен с вполне милой девушкой из Бостона, когда его послали в Нью-Джерси для прохождения начальной военной подготовки. Он все еще был помолвлен с ней, когда его отправили по морю во Францию, а потом в Германию, для освобождения. Лайон был математик, так же как и его отец, но он изучал в Гарварде немецкий язык и говорил на нем достаточно свободно для того, чтобы его сочли полезным.
Он был уравновешенным и толковым, а кроме того, был исключительно постоянен. И все же время шло, и милая девушка, с которой он был помолвлен, все больше отдалялась. Она стала просто Кэрол из Уэллсли, а ее легкий нрав и невинность все более превращались в загадку. Каждый божий день Лайон видел вокруг кровь и горе, голод и ужас, и образ Кэрол становился все бледнее в памяти, пока не превратился в крошечное и смутное воспоминание, светлячок желания.
Казалось, им было так хорошо вместе, и будущее для них было совершенно предсказуемым. А потом в один прекрасный день он не смог вспомнить, как ее зовут.
Лайон был среди тех, кто апрельским днем вошел в лагерь к северу от Мюнхена. С ними была провожатая — женщина, говорящая не только по-немецки и по-английски, но и на французском, итальянском и польском языках и даже на идише. И следовательно, ей можно было сказать «Покажите нам умирающих, детей и погибших!» всеми этими многообразными способами.
— Ох, бедняги, — сказал Лайон о людях в лагере.
Сама мысль о возможности существования такого ужаса уничтожила все, что он знал до этого. О чем он думал всю свою жизнь? О чем мечтал? Колонки цифр, в которых всегда был смысл, — вот что неизменно вызывало у него восхищение. Его влекло к порядку в мире, в котором порядка не существовало, и теперь он чувствовал опустошенность.
Когда подул ветер, он каким-то странным образом подул прямо сквозь него, и ему показалось, что теперь он только половинка человека.
— Я одна из них.
Переводчица была неказистой женщиной, старше Лайона на несколько лет, с резко очерченными скулами и широким ртом.
— Я еврейка. Вы что-то хотели бы сказать по этому поводу?
— Но сейчас ведь все по-другому. Вы же наш гид, а не заключенная.
Переводчица пристально посмотрела на него. Глаза у нее были серые, в них невозможно было ничего прочесть.
— Кем работает ваш отец? — спросила она.
К собственному удивлению, Лайон признался в том, что обычно предпочитал держать при себе. Родители погибли в автомобильной катастрофе, когда он был совсем маленьким.
— Тем лучше.
Переводчица казалась довольной.
— Теперь вам некого терять. Должны быть благодарны. Может, у вас жена есть?
Лайон сказал, что нет. Теперь он рассмеялся при одной мысли о том, что когда-нибудь мог жениться на Кэрол. Голова у переводчицы была повязана обрывком шарфа грубой шерсти с обтрепанными краями. Когда она свирепо смотрела на Лайона, он чувствовал ее внутреннее напряжение.
— Вы думаете, любовь — это смешно?
Переводчица подошла к нему ближе, так близко, что он почувствовал жар, исходящий от ее тела, и этот жар поразил его как электрический разряд.
— Я могу открыть любой замок без ключа, — сказала она ему. — И если надо, я могу убить человека шарфом.
Лайон, что бы он ни делал, всегда был самым лучшим и самым толковым. Это к нему вечно обращались за помощью, это у него спрашивали совета, это он всегда был всеобщим любимцем. Он знал ответы на все вопросы, по крайней мере до этого дня. Теперь он не был уверен в том, кто он такой. Был ли он человеком, который мог стоять на земле, потемневшей от крови, и при этом не повернуться и не убежать? Был ли он человеком, влюбившимся с первого взгляда?
Он навел справки и узнал, что переводчицу зовут Дори Ледерер. Позже на неделе, когда они беседовали с детьми, пытаясь изо всех сил понять, что же делать с ними, с теми, у кого война отняла семьи и у кого совсем не осталось никого из близких, она вновь была у них переводчицей. Когда с детьми в основном разобрались, к концу недели неожиданно потеплело. Возможно, природа пошутила, подарив красоту и тепло этому проклятому месту. Теперь, когда не было ветра, Дори сняла шарф, и Лайон Вест увидел, что голова у нее обрита.
— У вас были вши? — спросил Лайон.
— Здесь у всех вши. Вообще-то и у вас сейчас уже есть вши. Невозможно войти сюда через эти ворота и остаться чистым.
— Не знал, что вы были здесь заключенной.
— Я выбралась. Я врала всем и каждому, но врать можно только до какого-то предела. Потом, если хочешь остаться в живых, нужно переключаться на следующую ложь. Вот только что ты заключенная, а потом солдатская шлюха, а после переводчик. Дальше я могу стать кем угодно. Я знаю несколько фокусов. Хотите посмотреть?
Она попросила у Лайона денег и торжественно пообещала, что они исчезнут. Лайон был уже влюблен по уши. Его чувство к ней было болезненным, оно было хрупким и сильным и всепоглощающим. Он не мог поверить, что в месте, столь исполненном смерти, он нашел такого живого человека.
— Закройте глаза, — сказала Дори.
Когда он открыл глаза, она исчезла.
Но от Лайона было не так легко избавиться. Он ее отыскал. Что-то ему было от нее нужно. Он хотел ее в постели, но он хотел и большего: знать все ее секреты, все фокусы, все обманы, все горести. Когда он появился у ее дверей, она ничего не сказала, и он не мог догадаться, была ли она рада или нет. Ясно было, что она не удивилась. Она затащила его в свою комнату и позволила ему смотреть, как она раздевается. У нее было два длинных шрама, и все-таки, подумал Лайон, он никогда не видел никого такого красивого.
