– В ту ночь… Значит, девочка уже умерла, когда ты проснулась?
Лиза снова издала «да»-звук. Тихий и несчастный, он эхом разнесся по полутемной комнате.
Я кивнула, отчаянно желая на этом остановиться. Хотелось прилечь рядом с ней и беззвучно оплакать бедную малышку. Хотелось обнять Лизу. Сколько лет она несла тот серебряный сундучок, маленький, но такой тяжелый! В одиночку несла… Только я не могла остановиться. Сейчас на карте стояло еще нечто важное, и я должна была задать все нелегкие вопросы. Казалось, грудь сводит судорога. Лизиному сердцу я верила, а вот ее здравому смыслу – нет: дочь не давала мне ни малейшего повода.
– Мози было плохо там, откуда ты ее забрала?
Лиза не спрятала глаза и даже не моргнула. Она прошипела долгое серьезное «да».
– Очень плохо?
Это «да» получилось спокойнее.
– Может, стоит разыскать ее родных и сказать, что с Мози все хорошо?
C Лизиных губ слетел резкий, неузнаваемый звук, она буквально вытолкнула его из себя и протянула здоровую руку, чтобы меня ущипнуть. На сей раз я все видела, накрыла ее руку ладонью и крепко сжала. Я знала свою дочь. Она дикая, неуправляемая, но жестокости я в ней не чувствовала. А как Лиза похоронила свою умершую девочку – завернула в теплое одеяло вместе с плюшевой уткой и положила в любимый серебряный сундучок. Раз она украла Мози, значит, ее следовало украсть, – это мне сейчас объясняла дочь.
– Не пойми меня неправильно, – шепнула я. – Возвращать ее я не намерена. Мози наша, тут даже вопросов нет.
После паузы Лиза издала еще один звук, тихий и вибрирующий, как блеянье ягненка. Я озадаченно покачала головой, и Лиза повторила непонятную абракадабру из Н и Б с гласными.
Я лишь качала головой, раздосадованная не меньше, чем Лиза. Все мысли были о потерянной внучке и наполовину потерянной дочери, слабой и сломленной, а потому неспособной рассказать полиции, что той ночью ее малышка перестала дышать. Лиза не могла ни объясниться, ни защитить себя. Если копы вообразят невообразимое – решат, что Лиза убила своего ребенка, об истечении срока давности не будет и речи. Но если тут она невиновна, то вот похищение Мози – уголовка, по полной программе. До сегодняшнего дня это было только Лизино преступление, а теперь и мое. Соучастница после совершения преступления, укрывательница – так бы меня назвали в «Законе и порядке». Мози по-прежнему с нами, то есть мы сознательно укрывали ее почти тринадцать лет. Я понимала: куда ни кинь – всюду клин, но где тогда не клин в таком случае, понятия не имела. Закон не оставляет похищенного ребенка похитителям, сколько бы лет ни прошло и как бы ребенок ни обожал своих похитителей.
Я поняла, что решать тут нечего. Мози – моя, а я – ее. Лиза не имела законного права нас сводить, только что сделано, то сделано. Изменить это я способна не больше, чем остановить свое сердце.
Напрашивался вывод: никто не должен узнать, что те кости во дворе – Лизин ребенок. Никто, ни при каких обстоятельствах. Мне следовало выяснить, что на уме у Рика Уорфилда и не докапывается ли он до правды.
Так мои мысли вернулись к Лоренсу. Формально он представитель полиции штата, но Иммита – часть его территории. Он на короткой ноге с местными копами – на короткой покерной ноге. Он будет знать все подробности расследования.
Лоренс уже был дома с женой, но, едва мне понадобилась помощь, примчался белым рыцарем на черно-зеленой патрульной машине. Примчался и выгнал зевак с моей лужайки. Где-то в душе Лоренс тоже закопал тайный сундучок, там, где по-прежнему у него ко мне что-то было. Если захочу к нему обратиться, это будет очень кстати. Только захочу ли я? Перед моим мысленным взором встал Рик Уорфилд, тянущийся к беззащитным костям Лизиной девочки. Потом представилось, как чьи-то грубые ручищи тянутся к Мози, словно она так же бессловесна, как бедные косточки.
Я поняла, что хочу обратиться к Лоренсу, еще как хочу.
– По-моему, лучше помалкивать, – проговорила я. – По крайней мере, до совершеннолетия Мози.
«Да»-звук Лиза издала трижды и очень убежденно.
Я поползла было обратно, но Лизина здоровая рука схватила меня и отпускать явно не собиралась.
С ее губ слетел новый звук, похожий на воронье карканье. Лиза снова каркнула, черные глаза блеснули в последних лучах заката. С тех пор как случился инсульт, я пыталась понять, что происходило в голове у дочери. В неотложке ее стабилизировали, но больше ничем не помогли. Во время короткой реабилитации доктор сказал мне, что у Лизы в мозгу врожденный изъян. Дескать, увлечение наркотиками, особенно амфетамином, все ухудшило, но удар мог догнать ее в любой момент. Врач сказал, что ей речевой центр повредило, но не исключено, что она мыслит нормально и со временем начнет разговаривать. Мозг нередко находит другой способ, тем более Лиза молодая и сильная.
Сейчас Лиза явно что-то задумала. Наверное, искала тот другой способ, отчаянно желая что-то мне рассказать.
– Не понимаю.
С Лизиных губ слетел шелест, означающий «Мози-детка», потом еще раз, с такой безысходностью, что у меня сердце чуть на части не разорвалось.
– Я тебя вытащу! – тихо, но решительно пообещала я. – Спущусь туда, где ты спряталась, найду, откопаю, и ты мне все расскажешь.
После долгого раздосадованного выдоха Лиза издала свой «да»-звук. Мы лежали в лучах умирающего солнца и смотрели друг на друга. Раздался скрип двери, гул голосов – Рик Уорфилд и судмедэксперт желали Мози доброго вечера. Едва по полу прогрохотали их тяжелые шаги, моя рука нырнула под одеяло навстречу Лизиной. Мы лежали на белой простыне, отчаянно цепляясь друг за друга, и слушали, как по нашему дому медленно, тяжело, неумолимо движутся мужчины.
Уорфилд и судмедэксперт уносили кости Лизиной дочки, и скорбные их шаги – хоть какая-то траурная процессия нашей девочке, другой уж не будет. «Упокой, упокой, упокой…» – вдруг зашептала я, не зная, кому шепчу – нам с Лизой или Богу, впервые за тридцать лет обращаясь к нему не с упреком, а с поминальной молитвой. Как бы то ни было, вскоре шаги стихли – и нет больше нашей девочки. Теперь слышно было лишь возню Мози, которая рылась в моей шоколадной заначке. Я попросила дочь:
– Лиза, пожалуйста, вернись. Нельзя, чтобы у нас и ее забрали.
Я смотрела на Лизу и задыхалась от ужаса. Я стиснула ее здоровую руку и в блестящих, как нефть, глазах прочла ответ, такой четкий и однозначный, что можно было не озвучивать.
«Война».
Глава шестая
Лиза
Когда Босс уходит и Лиза остается одна, глаз она не закрывает, она высматривает во мраке нужное слово, чтобы передать Боссу. Больничная койка качается, ходит ходуном, норовит затянуть в темную глубину прошлого, только Лиза здоровой рукой цепляется за простыню. Тяжело, конечно, но Лиза не поддается.
В сознании ярко сияет слово, которое Лиза хочет сказать. Слово чистое, пустое, блестящее. Вот Мози берет его из буфета и ставит на стол. Вот Босс наливает в него воду из-под крана. Лиза хорошо помнит, что когда подносишь его к губам, чтобы попить, то края кажутся холодными. Помнит, а назвать не может: никак не нащупать языком форму этого слова, которое эта штука. Она им давится, этим словом.
