— Вы остановились на том, что пишете устную историю, — проговорила хозяйка.
— Да, да. По поручению университета.
— Сиракьюсского? — спросила она.
— Нет, — ответила Барвик. Она медлила, боясь, что выдаст себя, если назовет университет, но потом подумала: «Какого черта?» — и сказала:
— Чикагского.
— Гм-м, понятно.
— Мы ездим по стране, выбираем людей, совершенно произвольно, и просим их рассказать нам историю своей жизни. Потом эти кассеты расшифруют, напечатают и сохранят, понимаете? Для будущих поколений.
— Интересная у вас работа.
— О, да. Безусловно. Встречаешь таких чудесных людей! Как вы, например. — По лицу Барвик скользнула улыбка, мимолетная, очаровательная. — Понимаете, мы привыкли изучать историю по жизням великих. Президентов, мировых лидеров, генералов и так далее. А между тем по-настоящему интересные вещи, настоящие находки, таятся в каждодневной жизни обычных людей. Вот вы знаете, что у нас нет ни одного достоверного свидетельства от первого лица о жизни обыкновенного человека в Древнем Риме?
— Нет, конечно.
Барвик и сама об этом не знала. Она придумывала все это прямо на ходу.
— Мы с вами знаем, как проходили сражения и что обсуждали в Сенате. Плюс у нас есть мифы. И пьесы («Стоп, а были ли у римлян пьесы? У греков точно были. Эх, надо было греков в пример приводить»). А вот о повседневной жизни не известно ничего.
— Так чем же я могу быть вам полезна?
— Если вас это не затруднит, я хотела бы просто по-дружески побеседовать. Задать несколько вопросов. Словом, поговорить. После этого я удалюсь, и мы никогда больше не встретимся. Зато непременно увидите чек от университета на пятьдесят долларов. («А удастся ли достать чек от университета Чикаго?») Или от спонсирующей организации. («Так-то лучше. Теперь чек может быть от кого угодно».)
— Как замечательно, — заулыбалась миссис Лундквист, и Барвик подумала, что было бы, наверное, интересно провести социологическое исследование на тему, почему пожилые люди становятся такой легкой добычей для всяких мошенников и аферистов. Правда, сама она вовсе не собиралась надувать эту милую старушку. Ну, разве что чуть-чуть. Ничего противозаконного в ее действиях не было.
Первый диск ушел на обсуждение жизни в Уотертауне, штат Нью-Йорк. Миссис Лундквист поведала, что в хорошую погоду любит гулять, и поэтому она каждый вечер пишет письмо другу или родственнику, чтобы утром пройтись пешком до почты. Иногда по дороге она заходит за продуктами в супермаркет «Грейт Америкэн», накупает целый пакет и оставляет в магазине, а дней через шесть там образуется запас на две недели вперед. И тогда в среду разносчик по имени Харви доставляет ей сумки на дом, потому что сама она никак не смогла бы их донести.
Барвик зарядила второй диск, и они перешли к семье хозяйки.
Ее муж умер в прошлом году. Сердце. У них трое сыновей, один переехал на запад, в Буффало, другой на юг, в Атланту, а младший погиб, катаясь на лыжах, девять лет тому назад. Вот про него-то Барвик и хотелось узнать. Но она была терпелива. Не стоит торопить рассказчицу.
— То, что случилось с Эриком, просто ужасно, — говорила миссис Лундквист. — Но это был несчастный случай. Эрик был потрясающим лыжником. Потрясающим.
— Чем занимался ваш Эрик?
— Чем занимался? Он погиб, когда был еще студентом. Он учился в Корнеллском университете, в Итаке, вскоре должен был закончить учебу. Его интересовала работа в социальных службах. Он вечно пытался спасти ребят, участвовавших в университетских акциях протеста — мирных, естественно. Он подумывал о том, чтобы пойти добровольцем в Корпус мира, помогать людям в развивающихся странах или работать учителем в бедных кварталах. Мы с Доном думали, что он станет консультантом по профориентации в какой-нибудь из школ. Он умел слушать. Такой был умничка.
— У вас есть фотографии Эрика? — спросила Барвик. — То есть ваших детей, не только его. Хочется не только имена, но и лица узнать.
Миссис Лундквист даже покраснела от удовольствия.
— Ну конечно!
Финны не просили ни о каких фотографиях. Более того, они особо отметили в разговоре с Большим Робом, что не хотят видеть никаких фотографий Эрика Лундквиста, о чем тот, естественно, сообщил Барвик, когда выдавал ей задание. Они не хотели знать, как будет выглядеть Джастин в подростковом возрасте или во взрослом. Но самой Барвик было любопытно. Она никогда раньше не видела клона. Ей хотелось почувствовать, каково это, взглянуть на фотографию и увидеть, каким будет лицо малыша, знакомого ей по снимкам, оставшимся в бардачке взятой напрокат машины, когда он станет взрослым.
Миссис Лундквист, как видно, не потерявшая с годами проворности, сбегала на второй этаж за фотографиями и спустилась буквально через минуту. В руках у нее было три альбома в переплетах из искусственной кожи. Барвик пересела на диван, и они пристроили альбомы на коленках. Все трое сыновей миссис Лундквист были очень симпатичными: высокие, светловолосые, широкоплечие, с узкими бедрами, красивыми руками и длинными мускулистыми ногами. Она обратила особое внимание на то, какие у Эрика были крепкие икры, наверное, он играл в софтбол. Вот это парень! Настоящий класс, даже по фотографии видно. Барвик не так уж давно окончила школу и сейчас не сомневалась: в Эрика она, школьница, наверняка бы втюрилась. Бесконечно обсуждала бы его по телефону с подружками. Они бы знали наизусть расписание его занятий. И все вместе тайно ненавидели бы его девушку.
— У Эрика была девушка?
Миссис Лундквист улыбнулась.
— Он был застенчивый мальчик, но девочки его любили, даже очень. Вы знаете, что он работал спасателем на озере Линд? Ах, извините. Ну конечно, не знаете. Это было еще в школе. Он тогда гулял с девушкой — президентом школьного совета. Чудная была девочка. Глиннис. Я и по сей день раз в неделю обедаю вместе с ее мамой. Глиннис сейчас работает брокером на Уолл-стрит.
— Как необычно.
— Для девушки. Да, весьма необычно. В колледже у Эрика тоже были подруги, одна или две. Так, ничего серьезного, он их даже домой не приводил. Мы с Доном видели одну какую-то девчушку, когда заезжали за сыном в Итаку. Она была откуда-то из Индии, что ли. Не помню, как ее звали. Имя было — не выговоришь.
Жизнь всех троих братьев была запечатлена на фотографиях одинаково полно. Разве что старшие позировали и на семейных снимках, с женами и детьми, дома в гостиной или на прогулке в близлежащем парке. Последняя фотография Эрика была сделана летом перед выпускным курсом. На ней ему было около двадцати.
На другой фотографии Эрик сидел на белой спасательной вышке на озере Линд. Он смотрел в камеру, обернувшись через правое плечо, и приветственно махал рукой. На вид ему было лет восемнадцать. Он выглядел счастливым. И неуязвимым.
— Хм-м, — произнесла вдруг Барвик не сдержавшись.
— Что такое? — спросила миссис Лундквист.
