– Мне нужно было убедиться.
– Я понимаю.
– Мне нужно было убедиться… – Декот снова замолчал. – Неужели после стольких лет я сподобился дожить… Вы ведь пришли за чемоданом?
– Да…
– Значит… Пророчество сбывается?
– Боюсь, что так.
– Спаси нас, Господь.
– Святой отец, я хотел спросить… Мой дядя упоминал человека по имени Эфрен?
– Ефрем… Знаменитый богослов… Родился в Месопотамии то ли во втором, то ли в третьем веке.
– Нет. Эфрен. Он живет здесь, в Севилье, на улице Вулкана. Странно, что дядя никогда о нем не говорил. Я с ним встречался. Насколько я понял, его миссия состояла в том, чтобы сообщать дяде обо всем, что творится. Он был глазами и ушами кардинала в этом городе.
– Град иберийский… – вдруг произнес старик и медленно, задыхаясь, процитировал: – «Вы, обитатели града Иберийского на Великой Реке, вы, проклятый народ. К вам обращены слова Господа: сокрушу ложных пророков Моих и защитников ложных пророков Моих, тех, кто жаждет обманом войти в Царствие Небесное».
Потом он закрыл глаза и горько улыбнулся, торжествуя победу над собственным дыханием и памятью.
Ривен отошел к окну и принялся разглядывать окрестный пейзаж.
Альваро ждал.
– Я никогда не забуду слов профессора Тертулли, – слабым голосом произнес старик, не открывая глаз. – Никогда не забуду тот день в Падуанском университете, когда он вручал нам чемоданы. Со своим я никогда не расставался.
– Ваш чемодан здесь?
– Никто. Ни на маневрах, ни на охоте, ни за границей… Никогда… Когда меня положили сюда, я хотел забрать чемодан с собой. Но эта палата ненадежное хранилище.
– Если вы скажете, где чемодан, мы могли бы…
– Я помню, как меня навещала дочка Пако Онайндиа, – больной говорил медленно, но четко держал ритм; у Альваро не было ни единого шанса вклиниться в поток его сознания со своими вопросами. – Она здесь работает. Охранницей в морге. В подвале. В ночную смену. Я попросил ее спрятать чемодан. Она хорошая девочка. Только немного странная.
Альваро повернулся к Ривену, все еще глядевшему в окно.
– Что ж, придется дождаться ночи. Только нам вряд ли разрешат остаться в палате.
– Ночная смена начинается в девять. Я знаю местечко, где можно скоротать время.
– Отлично, – Альваро повернулся к больному. – Мы зайдем попрощаться перед уходом.
– Как видите… Я сегодня не в очень хорошей форме. Но через пару дней мне может стать лучше, и я с удовольствием помогу вам в ваших поисках. – Старик снова улыбнулся. – А теперь ступайте. Не больно-то со мной интересно.
Ривен ждал в дверях, и Альваро последовал за ним, оставив обессиленного хранителя наедине со своими мыслями.
5
Добравшись до «Автопорта-92», Пасиано снял непромокаемую куртку и остался в серой униформе уборщика.
У служебного входа он немного замялся, опасаясь немедленного разоблачения, но Алеха недаром притащила ему наряд мусорщика: конторские служащие не обращали внимания на снующий тут и там вспомогательный персонал, униформа делала всех безликими.
В тот вечер в магазине комиксов вместе с инструкцией по проникновению на автовокзал Алеха дала ему подробный план подземных строений и текст сообщения, которое предстояло оставить под землей.
И подарила на память злокачественную опухоль головного мозга.
Едкая пелена заволакивала взгляд, мешая смотреть и думать, волна жара то и дело охватывала все тело с головы до ног, желудок скручивали невыносимые спазмы.
Туман в глазах превращал обыкновенные улицы в картины ада и делал ад куда привлекательнее реальности. Туман заставлял возбуждаться от вида старух, навевал похотливые мысли при звуке детских голосов и подталкивал устроить кровавую стычку с первым попавшимся прохожим.
Чтобы утолить нечеловеческую жажду плоти и крови, жажду ада, Пасиано был готов на все.
У касс к нему подошел худой парень, похожий на гея, на запястье которого виднелась татуировка в виде перевернутой пентаграммы, такая же, как у Алехи.
– Ты новенький?
– Да.
– Ночью приходи к бараку за ангарами. В пять. Когда закончишь то, ради чего пришел.
– …
– Ты приглашен.
Произнеся эти слова, парень исчез за рядами касс, и Пасиано оставалось только гадать, не померещилась ли ему пентаграмма на запястье и был ли вообще этот странный разговор на самом деле или только в его воображении. Продавец комиксов был уверен лишь в одном: там, куда позвал его таинственный призрак, он получит все, чего желает так страстно.
Проще простого.
Ад вышел к нему навстречу.
6
Архив полицейского управления занимал верхний этаж здания на улице Лопеса-де-Гомары, огромный сумрачный зал под самой крышей, разделенный на узкие коридоры рядами стеллажей, сверху донизу заваленных папками в алфавитном порядке. Архив был слишком пространным и бестолковым, чтобы перенести его в компьютер.
Дежурный сказал инспектору Бенарке, что комиссар Арресьядо ждет ее во втором крыле. Романе пришлось пробираться в самый дальний угол архива, ориентируясь на тусклый свет настольной лампы.
Комиссар поджидал ее, взгромоздившись на металлическую полку одного из стеллажей. Черные брюки, белая рубашка, вечный галстук с зажимом; засученные рукава и расстегнутый ворот позволяли как следует рассмотреть внушительные мускулы. Голый череп, обрамленный остатками седеющих волос. Метр восемьдесят ростом. Тонкие усики. Автоматический пистолет «Росси-971» триста пятьдесят седьмого калибра на поясе. Светло-голубые глаза, обманчиво-добродушный взгляд. Пятьдесят лет. Пятьдесят лет. Пятьдесят лет.
– Что ты делаешь один в потемках? Я только что из приюта, говорила с дочкой погибшего с проспекта Аргентинской Республики. Без особого толка, откровенно говоря…
– Можешь не рассказывать. Не так уж это важно.
– Но…
– Забудь. Для отчета хватит.
Романа устало оперлась о стол, комиссар скользнул по ней отсутствующим взглядом.
– Во что ты ввязался, Педро?
– Останься со мной и узнаешь. Давай держаться вместе.
– Такие истории ничем хорошим не кончаются. Рано или поздно все рухнет, и мы первыми окажемся под ударом. И даже если нам удастся заработать какие-то гроши, мы не сможем сунуться в банк.
– Ничего общего с историями о продажных легавых, о которых пишут в газетах, – усмехнулся комиссар.
– Правда?
– Никакой мафии, будь она неладна, никаких финансовых потоков. И даже никакой политики. Организация, с которой я имею дело, существует уже много веков. Только вдумайся в эти слова – веков!
