— О вас не раз говорили, что вы придерживаетесь, скажем так, левых взглядов на такие общественные проблемы, как расовая сегрегация, переполненные тюрьмы, использование полицейского спецназа и так далее. Вы бы не могли сообщить нашим читателям, что сами думаете о данном происшествии?
Маклафлин скупо улыбнулся. Энни знала, что сослуживцы называют его порой «Красный Рон» и он делает вид, будто недоволен этим, но ей казалось, что в глубине души Маклафлин гордится прозвищем. В послевоенные годы его отец, который работал на судостроительной верфи в Глазго, был крупным профсоюзным деятелем, и сын унаследовал ряд его идей социалистического толка.
— Мое личное мнение в данном случае совершенно не важно, — ответил ей Маклафлин. — Речь идет о том, что в результате трагического стечения обстоятельств погиб человек, и семья его глубоко скорбит. Я просил бы всех с уважением отнестись к их горю.
— А где же ваше уважение? — выкрикнули из зала. — Не вы ли допрашивали семейство Дойлов и мучили их разными подозрениями вплоть до вчерашнего утра?
— Я не могу сейчас обсуждать все подробности дела: следствие не закончено. Но заверяю вас, никакого давления и тем паче преследования с нашей стороны не было.
По залу пронесся шум и недоверчивые смешки, затем встал Люк Стаффорд из газеты «Сан».
— Какую роль в происшествии сыграла дочь Патрика Дойла, Эрин Дойл? — спросил он. — Пистолет принадлежал ей?
— Повторяю, я не стану комментировать подробности дела: идет следствие.
— Значит, это ее оружие? Соседи видели, как Эрин вывели из дома в наручниках, — гнул свою линию Стаффорд. — Правда ли, что в Лидсе она общалась с весьма сомнительными людьми? В частности, с торговцами наркотиками?
Энни поняла по лицу Маклафлина, что тот впервые об этом слышит. И для нее это тоже стало неожиданной новостью. Должно быть, газета отправила в Лидс репортеров и им удалось что-то нарыть.
— У меня нет комментариев, мистер Стаффорд, — заявил Маклафлин, — но, если вы располагаете какой-либо информацией, имеющей отношение к данному делу, надеюсь, вы исполните свой гражданский долг и сообщите нам ее.
С этими словами он встал и подытожил:
— Дамы и господа, боюсь, время вышло. Пресс-конференция окончена.
Энни нисколько не сомневалась, что журналисты не слишком довольны: они жаждали крови и уже учуяли ее запах. Одному богу известно, что они теперь понапишут.
Да и Маклафлин явно был не очень-то счастлив. Выходя из зала, он подошел к Энни с Жервез и процедил сквозь зубы:
— О чем, черт подери, они говорили? Нам что-то известно о жизни Эрин Дойл в Лидсе?
— Ничего, сэр, — тихо сказала Жервез. — Расследование-то еще толком не начато.
— А вот газетчики уже что-то пронюхали. Настоятельно советую вам пошевеливаться. Мы, кровь из носу, должны понять, что там происходит. И желательно до того, как это сделает желтая пресса. Мне нужны результаты, и быстро.
— Да, сэр.
Когда Маклафлин ушел, Жервез повернулась к Энни:
— Через час у меня в кабинете.
Дело становится все интереснее, подумала Энни. Она и так собиралась съездить после работы в Лидс и потолковать с Трейси Бэнкс, но теперь ей придется сделать это уже официально, в рамках расследования. Придется также сообщить Жервез, что Трейси Бэнкс снимает дом вместе с Эрин Дойл: все равно она вскоре об этом узнает. Но Энни в любом случае хотелось бы оградить дочь Бэнкса от неприятностей — если они у нее есть и если это окажется в ее силах. Надо действовать осторожно, решила Энни, и никого не посвящать в свои планы, по крайней мере пока не станет хоть немного понятнее, с чем именно они имеют дело.
Разумеется, случилось то, что и должно было случиться. Джафф и Трейси до глубокой ночи сидели в оранжерее, пили виски и курили траву, хохотали, слушали музыку, а затем раскурочили коллекцию фильмов в поисках подходящего. В итоге выбрали один из боевиков про Борна, с бесконечными погонями, драками и перестрелками. Джафф опять швырял то, что ему не глянулось, прямо на пол, и вскоре он весь посверкивал, словно разноцветная мозаика. Трейси запомнила, как диски хрустели под ногами, когда они шли к лестнице. После этого все терялось в тумане.
В половине одиннадцатого утра Трейси проснулась у себя в спальне голая, как младенец, но под пуховым одеялом. Джаффа в пределах видимости не наблюдалось. Голова у нее раскалывалась, но, приложив некоторые усилия, все же удалось по кускам восстановить большую часть событий.
Они прихватили с собой наверх бутылку виски, добрались до отцовской спальни и рухнули на кровать. Вскоре Джафф принялся целовать ее, его руки скользили по всему ее телу. Она попробовала сопротивляться, но вяло: сил не было. Все же это свинство, подумала Трейси, заниматься любовью на кровати отца, надо сказать Джаффу, чтобы прекратил. И вообще, ей плохо. А не надо было пить столько виски и вина… Джафф проявлял завидную настойчивость. Вскоре он стянул с нее блузку и попытался расстегнуть джинсы. Постепенно ему это удалось, и тут… тут ей стало совсем паршиво.
Она умудрилась вовремя свеситься с кровати, и ее стошнило на пол. Трейси надеялась, что это остановит Джаффа и он вырубится, пока она умывается и чистит зубы. Однако, когда она вернулась в спальню, застегнув джинсы и блузку на все пуговицы, Джафф лежал на спине — огромный, совершенно обнаженный, весело улыбающийся. И все началось по новой. Голова у нее кружилась, и не было ни сил, ни желания его останавливать. Да и с чего, в самом деле? Ей не хотелось выглядеть ломакой и льстило его рвение. Постепенно она немного пришла в себя, и ей стало нравиться то, что он делает. В конце-то концов, не она ли представляла себе, как они с Джаффом трахаются — например, тогда, на дискотеке, когда они целовались? Многие девушки с радостью оказались бы сейчас на ее месте, можно даже не сомневаться. И все это она творит в спальне своего отца.
Трейси не сумела вспомнить в точности, как все было, но Джафф порядком перебрал, так что, кажется, его ненадолго хватило. Сразу вслед за тем он уснул, попросту вырубился. Убедившись, что он больше не собирается предпринимать никаких активных действий, она потихоньку выскользнула из отцовской спальни и пробралась к себе в комнату, ту, в которой всегда жила, когда приезжала погостить.
С утра ее разбудили птичьи голоса и солнце — она забыла задернуть занавески. На мгновение Трейси запаниковала, не понимая, где очутилась, затем вспомнила. А заодно вспомнила все — что наделала и где оставила свои вещи.
Трейси тихонько прошла в спальню отца и оделась. Джаффа нигде не было видно, и в доме стояла тишина. Приняв душ и выпив две таблетки парацетамола, она спустилась вниз и негромко позвала его. Он не откликался, и Трейси заглянула в оранжерею. Джафф спал, уютно устроившись на подушках в плетеном кресле, рядом с ним на столике стоял стакан с недопитым виски и забитая окурками пепельница. Она подумала, что вид у него просто ангельский — длиннющие густые ресницы, влажные губы слегка приоткрылись, тихо сопит во сне — ну точно, херувим. Трейси хотела поцеловать его, но не стала: побоялась, что разбудит.
