просто словесный сор. А ценность имеет то, что в этот самый момент, сидя в соседней комнате, пишет на белой бумаге господин Джотто. И когда его чистосердечные признания попадут в руки небезызвестного тебе следователя Алтуфьева, тогда за твою жизнь я не дам… – Фома Фомич задумался, – ничего не дам, даже половину копейки. В лучшем случае тебя ждет каторга, а в худшем… Я даже говорить об этом не хочу, что тебя ждет в худшем случае. Но тем не менее все не так печально, как может показаться. Тебе можно помочь, вернее ты сама можешь себе помочь…
– Как?
– А вот это уже деловой разговор. Сейчас объясню. Нужно сесть к этому столику, взять бумагу, ручку и написать всю правду. Понимаешь меня?
– Понимаю, а какую правду?
– Не зли меня, красавица! Я уже сказал – всю правду, всю! И после того как ты напишешь, у меня будет две бумаги: одна, написанная тобой, а вторая – Джотто. Понимаешь, две бумаги! И я, полковник фон Шпинне, буду решать, какую из этих двух бумаг отдать следователю Алтуфьеву. Ту, которую напишет… – начальник сыскной замолчал, – полез в жилетный карман за часами, посмотрел время, – ту, которую уже написал господин кондитер, или ту, что ты сейчас напишешь красивым почерком. Писать-то умеешь?
– Умею. Только вот, почерк…
– Что почерк?
– Почерк у меня некрасивый!
– Ну, это не беда, пиши. Считай, что некрасивый почерк я тебе простил! – сказал Фома Фомич и рассмеялся.
Канурова подсела к столику, поправила бумагу и взялась за ручку. Начальник сыскной подошел к окну, заложив руки за спину, уставился на зеленную лавку через дорогу. В кабинете наступила тишина, которая нарушалась немилосердным скрипом царапающего бумагу пера.
После того как горничная закончила писать, начальник сыскной взял лист и прочел. Лицо его при этом ничего не выражало. Канурова написала, что действительно состояла в любовной связи с Джузеппе Джотто, что он ей рассказывал об имеющейся у него отраве, и что, дескать, хвалился кое-кого этой отравой на тот свет отправить…
– А кого он собирался на тот свет отправить, кондитер тебе не говорил?
– Нет, не говорил.
– Может, все-таки сказал, хочу, дескать, Скворчанского отравить…
– Да неужто я бы про это Михаилу Федоровичу не рассказала? Нет, Джотто даже не намекал, кого он отравить хочет. Да, если честно сказать… – горничная слегка наклонила вперед голову, – я ведь ему и не поверила, про отравление-то. Думала, так, бахвалится итальяшка, передо мною героем глянуться хочет… А оно видите, как вышло-то. На самом деле, морда заморская, взял и Михаила Федоровича отравил…
– А почему ты решила, что это он отравил Скворчанского?
– А кто? Больше-то ведь и некому! Он, он, и отрава эта его, и пирожные его!
– Хорошо, Варвара, тебя сейчас отвезут обратно в острог. Что смотришь так жалостливо? Обратно в острог. Посидишь там, пока я тебя оттуда не вызволю. Для этого время нужно, чтобы убедить следователя отпустить тебя. Поэтому пока в острог!
Начальник сыскной нажал кнопку электрического звонка, через несколько минут в кабинет вошел дежурный:
– Слушаю вас, Фома Фомич!
– Принеси мне то, что там Джотто написал.
Дежурный ушел и через мгновение вернулся с бумагой в руках.
– Вот! – положил перед начальником сыскной. – Он там спрашивает, когда его выпустят?
– Видишь, Варвара, он тоже на свободу хочет! – сказал, глядя на горничную, Фома Фомич. – А ты, – он обратился к дежурному, – давай сюда конвой. Эту, – фон Шпинне указал пальцем на Канурову, – в острог, а мне приведи кондитера. Почитаем, что он тут написал, – после того, как дежурный ушел, проговорил начальник сыскной и поднял бумагу к глазам. – О, да он пишет, что это ты во всем виновата, ты Скворчанского отравила… – пробегая взглядом по списку работников кондитерской «Итальянские сладости», врал фон Шпинне.
– Да не я это, не я! – закричала до того притихшая горничная.
– А господин Джотто пишет, что именно ты, и никто другой. Он молодец, не миндальничает, пишет, что отрезает – в смерти Скворчанского повинна Варвара Канурова, – чтобы придать словам еще больший вес, Фома Фомич ударил кулаком по столу. Горничная подпрыгнула. – И пишет даже почему. Потому, что давно хотела со свету его свести. Еще кондитер пишет, что ты ему в этом призналась во время любовной страсти!
– А мне, можно там дописать?
– Где дописать-то?
– Ну, в той бумаге, которую я только что писала…
– Можно, отчего же нельзя. Дописывай, только листок я тебе другой дам, на том уже места нет…
– А ежели на другой стороне? – горничная простовато и почти невинно смотрела на фон Шпинне.
– На другой стороне, Варвара, важные документы не пишут. Запомни это! И еще одно запомни – что с возу упало, то пропало!
Фома Фомич понял, что раскусила его игру Канурова. Смекнула, что ничего Джотто не писал. Начальник сыскной специально спровоцировал горничную, чтобы та выдала себя, показала, что не такая она и простушка, за которую себя выдает. Поняв, что ее просто-напросто обманули, Канурова решила прибегнуть к хитрости и, получив назад бумагу, которую написала, уничтожить ее. Но дело она имела не с каким-то там околоточным, а с фон Шпинне, который все эти уловки знал наперечет.
– Ну так что, будешь дописывать-то? – спросил улыбающийся Фома Фомич.
– Передумала, вот что-то хотела дописать, а с вами заболталась и забыла. В другой раз.
– Ну, в другой раз так в другой раз! – кивнул фон Шпинне и, сложив в папку лежащие перед ним бумаги, сунул ее в ящик стола. – Теперь же прощай, Варвара. Может быть, уже и не свидимся! Вот и стражники за тобой… Забирайте ее ребята, да смотрите там, чтобы не сбежала. Девка ловкая!
– У нас не сбежит! – заверили начальника сыскной стражники и, подхватив Канурову под руки, уволокли.
«Эх, дура ты девка, – подумал, глядя на это, Фома Фомич, – вот так когда-нибудь и душу твою черти в ад утащат!»

Глава 12
Джотто ошеломлен
– Я прочел список, который вами был составлен, господин Джотто. И должен сказать, что сыскной полиции вы оказали неоценимую услугу.
Сидящий перед Фомой Фомичом кондитер смотрел сонно и равнодушно. Ему было все равно, что говорит фон Шпинне, лишь бы поскорее выпустил. Джотто устал. Ему хотелось спать, есть, сходить в баню и хорошенько вымыться, но больше всего ему хотелось покинуть это место – сыскную полицию, о существовании которой раньше он даже не знал.
– Господин полковник, я сделал все, что вы просили. Теперь-то я могу идти?
– Можете, но чуть погодя. У меня к вам еще есть вопросы.
– Похоже, они
