нет. Сейчас я вижу перед собой один из дней незадолго до нашей свадьбы: такие дорогие сердцу подробности сливаются в вихрь, стремительно проносящийся мимо.
Летний день, очень ветреный и солнечный. Мы идем по дорожке, петляющей между полями, временами забегающей в лес, временами игриво перепрыгивающей через ручьи. Я вижу нас как будто со стороны: моя дурацкая юбка кричащего фиолетового цвета, на шее – не менее дурацкий платок ей в тон, я никогда не умела одеваться… Ветер нещадно треплет длинные волосы. И он рядом – извечная кожаная куртка, потрепанные джинсы, широкая улыбка и глаза, пронзительно голубые при ярком солнечном свете…
В голове у меня играет одна старая добрая песня, это я выбрала ее для нашего первого танца на свадьбе…
Арка с белыми цветами, я – в белом платье с огромным шлейфом, Эм в смокинге, в котором на удивление чувствует себя вполне комфортно, хотя я вообще не представляю его в чем-то, кроме джинсов и кроссовок. «Что, и даже туфли тебе не жмут?», – шепчу я ему на ухо, ведь я-то чувствую себя слоном в посудной лавке: не наступить на подол платья, не споткнуться на каблуках, не выронить букет. «Самую малость», – шепчет он мне в ответ и улыбается едва заметно.
Наш свадебный церемониймейстер, мужчина, улыбается нам, откашливается и смотрит на гостей, призывая их к полной тишине: «Приветствую уважаемых гостей на регистрации брака двух дорогих и близких вам людей! Мы собрались с вами сегодня, чтобы стать почетными свидетелями создания новой семьи…»
Я чувствую, что все смотрят на нас и у меня от волнения подгибаются колени, а сердце колотится так, что мне кажется, что этот звук слышат все присутствующие. Но подобное не про Эм, он уверен в себе, как всегда, и сейчас как будто даже больше, чем обычно. «А теперь жених и невеста хотели бы перейти к своим свадебным клятвам…»
«Анна, я люблю тебя с того самого дня, как увидел тебя в первый раз. Хотя это и может показаться кому-то удивительным, но это действительно так. И сегодня, здесь, перед нашими родными и друзьями я клянусь быть с тобой в болезни и здравии, в радости и печали, в богатстве и бедности, клянусь любить тебя до конца жизни. Спасибо тебе за то, каким человеком я становлюсь рядом с тобой, я не устану говорить тебе об этом…»
Сейчас, в своих воспоминаниях, я смотрю на Эм, смотрю бесконечно, с жадностью, как будто пытаясь слиться с ним в одно целое. Но поздно, потому что я – сегодняшняя, он – вчерашний. А его сегодняшнего нет, просто не существует. Тот Марк, которого я знала и любила (я что, сказала это слово в прошедшем времени, правда?), остался навсегда во вчерашнем дне, а я вынуждена идти вперед, с каждым днем отдаляясь от него все больше и больше. И не в моих силах ни остановиться, ни вернуться назад, в тот день, в то время, где он еще существует.
Так выглядит безысходность. Мне хочется остановить время, я не могу смириться с тем, что он навсегда остался во вчера. Что он навсегда заперт там, совсем один. Один в нашем пустом доме, где едва слышно шумит кондиционер, и вода из неплотно прикрытого крана капля за каплей гулко ударяется о дно раковины на кухне. Где мои шорты и рубашка небрежно брошены на кресло, где на стенах – рисунки Эммы, и повсюду валяются ее игрушки.
Вообще, строго говоря, это нас Эм оставил во вчерашнем дне, а сам ушел вперед. Но я почему-то представляю себе все наоборот. Да в общем-то и какая разница, что там представляет себе разбитая и растерянная женщина, когда у нее сейчас только одна задача – выжить.
«Ты, … ты не сдержал свою клятву!», – повторяю я как заклинание, которое уже, увы, ничего не может изменить.
По ночам я сплю беспокойно и мне снятся странные сны, в которых я – больше не я. Спасибо антидепрессантам за возможность сбежать из реальности.
– Анна, проснись! Ну просыпайся же.
Кажется, что человек, шептавший это, попросту вложил свои губы мне в ухо, настолько громким и раздражающим был шепот. Я открыла глаза и мгновенно осознала окружающую действительность. Видимо, я и отключилась то всего на пару минут. Привычка к полубродячей жизни в постоянной боевой готовности влечет за собой умение спать по нескольку минут практически в любом месте и в любое время, когда нужно восстановить силы, потому что в следующий момент от твоей способности сосредоточиться может зависеть жизнь.
Железнодорожная насыпь, на которой мы лежали, была покрыта слоем отвратительно негостеприимного гравия, впивавшегося во все чувствительные места. Я прислушалась, но ничего не услышала, кроме приглушенного дыхания своего спутника. Было настолько темно, что пришлось поднести часы к самым глазам. Ровно час. Осталось ждать пять минут. Я еще раз осмотрела винтовку, перехватила её поудобнее. И мгновенно прижалась щекой к холодному металлу, услышав вдалеке шум поезда. Свет от его фонарей мы должны были увидеть только в последний момент, так как прямо перед тем местом, где мы лежали, железная дорога делала крутой поворот. Я облизнула пересохшие губы, по спине тонкой струйкой стекал пот. Свет чуть было не ослепил меня, но мужчина рядом со мной не дал мне растеряться ни на секунду. Поезд уже грохотал мимо нас. Место засады неспроста было выбрано между двумя поворотами дороги, из-за них поезду здесь приходилось сбавлять скорость.
– Пора!
Я ничего не вижу вокруг, не чувствую камешков, впивающихся в живот, не слышу грохота поезда, передо мной только освещенное окно в оптическом прицеле и человек за этим окном. Я медленно нажимаю на курок. И возникает такое чувство, что это не курок, а кнопка «пауза» на телевизионном пульте. В стекле появляется маленькая аккуратная дырочка, вокруг нее – небольшая паутинка из трещин. И вот уже нажата кнопка «play», и поезд уносится за следующий поворот. И я знаю, что ничего не изменилось, только в одном из купе человек, не успев даже вскрикнуть, хватается за сердце и начинает медленно сползать по стенке. В ту же секунду винтовка уже вложена в сумку, и мы бежим вниз по насыпи. Нельзя медлить ни минуты, наверняка охрана скоро засечет убийство своего хозяина. Мотоциклы мы оставили в кустах у шоссе, тянущегося рядом с железной дорогой. Мой спутник накрывает мою руку своей, когда я уже сижу на мотоцикле: «Увидимся.»
Я резко просыпаюсь, делаю глубокий и шумный вдох, как будто вынырнула из глубины моря.
