– Прости, но мне нужно на разминку.
Дина смущена и раздосадована.
Она впервые принимает участие в международных соревнованиях и впервые будет прыгать такой сложный маршрут наравне со взрослыми спортсменами.
– О’кей, – ухмыляется Игорь. – Надеюсь, на трибуне не так воняет.
Гардемарин – крупный конь, и Анюта помогает Дине забраться в седло. «Придурок», – бормочет помощница, и Дина почти готова с ней согласиться. Она вдевает ноги в стремена, подбирает повод и выезжает из высоких ворот.
На разминочной площадке прыгают спортивные пары. Они каруселью, одна за другой, заходят на барьер, установленный в центре площадки. Дина бросает взгляд в сторону боевого поля: там, среди декоративных кустов и ярких препятствий, суетятся составители маршрута во главе с курс-дизайнером, белобрысым тощим голландцем.
– Где ты витаешь? Соберись!
Елена Прекрасная цепляет ей на ремень коробочку рации. Коробочка коротко пищит и выдает:
– Давай, разомни коня.
Больше Дина об Игоре не вспоминает. До того самого момента на боевом поле, перед шестым препятствием…
– Ди-на! Ди-на! Ди-на! – принимается громко и весело скандировать группа ребят из ВИП-зоны, когда Гардемарин приземляется прямо перед ними. Здесь нужно войти в поворот и заходить на тройную систему. На короткий миг Дина отвлекается, услышав голос Игоря, самый громкий, самый ликующий. Они с Гардемарином чисто прошли половину маршрута. Чисто и красиво. Ей так хочется нравиться Игорю сейчас! Хочется, чтобы он перестал кривиться всякий раз, когда она упоминает лошадей…
Гардемарин не слышит свою всадницу. Ошибается. Она не успевает «подхватить» его поводом, шенкелем, поддержать, исправить ошибку…
Конь вразножку влетает в первый барьер системы, запинается, Дину выбрасывает из седла, и она через шею Гардемарина летит лицом прямо в жерди второго барьера. Последнее, что она слышит, – дружное «ах!» с трибун. Последнее, что видит, – стремительно приближающиеся полосы белого и голубого.
– Дина! Дина, очнись! Держись, Дина!
Чьи-то руки тянули ее по темному проходу конюшни, а к ногам словно прицепили гири. Холодные, как глыбы льда. Что?..
Дина широко раскрытыми от ужаса глазами смотрела, как толстая плеть живого мрака захлестывала все выше. А потом жадная рука Тьмы сжалась и начала сильно, властно тянуть назад, в непроглядную глубину у последних денников. Алекс хрипел и пыхтел, вцепившись в девчонку изо всех сил, стараясь вырвать, вытащить из захвата алчно шипящей твари. Дина задергалась, не чувствуя больше ног, но видя, как неохотно, словно из трясины, сначала одна, а потом и вторая – освобождаются!
– Алекс, тяни! – завопила она что было сил, изогнувшись всем телом, перекрикивая назойливый вой твари: «Зам-м-мри-и…»
– А-р-ш-а-р-ш-а-ш-ш-ш! – со свистом и скрежетом заревела в ответ возмущенная Тьма.
– Не-ет! – яростно возразила Дина и ощутила, как освобожденные ступни упираются в пол.
Они вывалились из конюшни. Дина рухнула прямо на Алекса, едва не заехав локтем ему в лицо, перекатилась, на четвереньках отползла подальше от разочарованного и угрожающего воя в глубине конюшни. Там что-то лязгало и гремело. Тьма ярилась обещанием добраться до нее. Скоро. Очень скоро.
Пережитый в конюшне ужас придал сил. Они бежали. Переходили на шаг, чтобы отдышаться, и бежали снова. Сумерки густели, теряя нежный сиреневый цвет, наливаясь сине-серым. Дина судорожно хватала воздух – холодный, липкий, густой воздух – широко раскрытым ртом. В глазах рябило. Вертлявые остроконечные воронки Тьмы выскакивали к самой дороге, свиваясь и распадаясь с воем и свистом, не осмеливаясь – пока не осмеливаясь! – выйти на жалкие остатки света.
Фигуру человека в светлой одежде, медленно идущего впереди, она заметила не сразу, а когда заметила, не сразу сообразила, что он двигается им навстречу. Алекс тоже его увидел, но только крепче, до боли, сжал Динину руку, продолжая нестись вперед, не давая ей затормозить, утягивая за собой. Только пробормотал на бегу:
– Нет, Дина. Нет времени!
Но она упиралась, выдирая руку.
Попыталась крикнуть тому человеку:
– Стой! Куда? В другую сторону!
Из пересохшего горла вылетели сипящие, каркающие звуки не громче шепота, которые заглушало свистящее со всех сторон «а-р-х-ш». Они поравнялись с мужчиной. Он показался Дине немолодым, примерно такого же возраста, как отец, но в сумерках легко было и ошибиться. Отступив к краю дороги, он печально улыбался, пропуская Дину с Алексом.
– Мне туда не нужно, а вам – удачи! – громко сказал он.
«Значит, услышал. Но почему?» – вяло изумилась Дина, выворачивая шею, чтобы оглянуться, в то время как Алекс тащил ее к забранной в бетон и камень набережной слева от темной туши стадиона. От усталости происходящее снова напоминало ей кошмарный сон. Человек махнул рукой в каком-то невероятном салюте и шагнул прямо в клубящуюся Тьму. Там, где он только что был, вскипел мрак, хищные плети потянулись в ту сторону, исчезая с обочин, мимо которых бежали Дина и Алекс. Ликующий сытый вой и свист, которые взревели громче пароходного гудка, громче сирены пожарной сигнализации, ударили по ушам. Тьма взвилась смерчем, вращаясь и вопя.
– Мама… – одними губами прошептала Дина, чувствуя, как волосы на затылке приподнимаются.
– А-а-а! – прозвучал ответом далекий, полный муки мужской крик.
Обдирая ладони, они торопливо съехали по шершавым бетонным плитам к самой воде. Узкая полоска берега была отсыпана щебнем. Темная вода маслянисто блестела оранжевой рябью. От солнца остался жалкий огрызок, оно тонуло в заливе, рассеченное пополам опорами вантового моста. Дина растерянно оглянулась на Алекса. Взъерошенный, с распухшими губами, он подтолкнул ее вперед, вдоль берега, но едва Дина сделала шаг, как в лицо дунул резкий ледяной ветер.
Ветер бросает в лицо мелкую водяную пыль. Ноги дрожат от напряжения, Дина едва удерживается на узеньком выступе, прижимаясь к наружному ограждению балкона бедрами, попой, поясницей. Руки, заведенные за спину, стынут на перилах. Внизу темно, опять не горит фонарь. Над крышами соседних домов наливается глубокой синевой вечернее небо. Тусклый свет автомобильных фар слепо шарит по узкому проезду между переполненной стоянкой и подъездом. Ей холодно, но не страшно. Она медлит просто так, считая удары сердца – двадцать один, двадцать два…
Не о чем жалеть. Маме с папой не придется мучиться, глядя на свою уродку-дочь, друзей, как выяснилось, у нее и не было, любимый предал, врачи солгали. Так будет лучше всем.
Нечего бояться. Что такое короткий прыжок перед перспективой слышать за спиной «О, ужас!» всю жизнь?
…Тридцать… Равнодушно, без тени отчаяния, Дина разжимает руки, отпуская холодные полоски перил, и небо переворачивается. Сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее ей навстречу несется синий тент, которым обтянут кузов грузовика, неспешно сдающего задом к подъезду дома, прямо под балконы черного хода.
