ж ты остался? – потянулся к нему Сигард.
Но Бартольд уже сполз с койки и плавной, извивающейся походкой, лихо обтекая препятствия, покинул отсек. Клим обратил внимание, какой у него истощённый и неопрятный вид. А потом над головой захрипел репродуктор, и под завывание саксофона полилась песня. Заунывная, английская.
– Вот так-то лучше, – Сигард довольно рухнул на подушку, закинув руки за голову. – Моя любимая.
– На лодке всего одна пластинка, – откликнулся, лукаво усмехнувшись, Дирк. – У лопоухого Мюллера небольшой выбор. Так что для твоего вкуса папуаса подойдёт и это надоевшее всем дерьмо.
Лицо Сигарда налилось кровью, он свесился с койки, и неминуемо вспыхнула бы очередная склока, с обязательным переходом на дизеля и торпеды, но неожиданно музыка оборвалась, и динамик репродуктора заговорил голосом командира Хильмара Зимона:
– По местам к погружению на перископную. Двигателям – малый ход под шноркелем. Быть готовым к переходу на электродвигатели. Экипаж, у меня для вас хорошая новость – наш радист Мюллер перехватил радиопереговоры американского крейсера «Омаха» с эсминцами сопровождения. Сейчас они обходят Оркнейские острова. С запада на восток. Получается так, что идут точно навстречу, в наши руки. Вполне заслуживающая внимания цель. Уверен, вы рады!
Снова заскрипела игла патефона, но всем уже стало не до музыки.
– Внимания? Рады? – застонал Дирк. – Цель вполне годная, чтобы пустить нас на дно. С ним же, кажется, свора эсминцев? Или я ослышался?
– А как же танкер? – сипло подхватил его стон Сигард и, вспомнив, что простужен, надрывно закашлялся. – Ну почему не обычные сухогрузы? Чего ещё ему надо?
– А я помню, мы тоже как-то погнались возле Америки за их крейсером, – тут же начал Олаф. – Даже вышли с хорошего ракурса. Но вокруг американца эсминцев крутилось, как мух вокруг коровьей лепёшки, и все с новыми «асдиками». Командир Ваттенберг тогда сразу сообразил, что дело на сто процентов гиблое, и не стал атаковать.
Олаф оглянулся на окружение из злобных физиономий и замолчал. Но было уже поздно. Сигард яростно шарил над головой по шкафчикам в поисках чего-нибудь тяжёлого, чтобы обрушить сверху на собравшегося ретироваться в машинное отделение механика. И, кажется, нашёл. Через секунду он уже замахивался болтом с накрученной увесистой гайкой.
Глава четвёртая
– Тадао, однажды я завёл хорошее правило: в кают-компании политике не место, – произнёс Зимон, прерывая японца. – Давайте не будем его нарушать.
– Всего пару слов, и я замолчу, Хильмар-сан.
– Вы их уже сказали. Подскажите лучше, что может быть за слово всего из трёх букв – самая высокая гора Филиппин? Это же недалеко от вас?
– И всё же я закончу. Я задам вам один вопрос, так сказать, для лучшего постижения наших народов. Европейцы для меня загадка, как и мы для вас.
Зимон подозрительно взглянул на Мацуду, затем отбросил на стол затёртый и давно исчёрканный кроссворд, в котором осталась всего какая-то пара-тройка неразгаданных слов.
– Когда вы начинаете так издалека, то я уже знаю, что решили копнуть дерьма до самого дна. Ну что ж, давайте, постигайте.
– Я изучал вашу историю. Европа часто воевала, ибо, как говорится, нет лучше развлечения для монархов, чем война. И в этих играх всегда были побеждённые и победители. Но вот что удивительно – монархи, короли, императоры никогда не мстили своим побеждённым кузенам. Они их грабили, выжигали города, поля, но при этом отвешивали друг другу поклоны, улыбались и принимали в собственных покоях с удвоенными почестями и любовью.
– У вас не так? Ваши императоры отрезали друг другу головы?
– Им не предоставлялась такая возможность. Побеждённый уходил, не уронив чести.
– Тогда предположу, что вы сами уже во всём разобрались – наши монархи исключительно родня, а с родственниками принято обращаться с любовью. Тадао, так в чём вопрос?
– Всего каких-то три десятка лет назад ваш император Вильгельм Второй сделал всё, чтобы Европу охватила Первая мировая война. Германия проиграла, но её правитель не понёс никакого наказания. Ему всё простили. Так почему же тогда покончил с собой ваш фюрер? Вы же не станете утверждать, что его к этому подтолкнула горечь поражения? У вас, европейцев, не принято платить за поражение кровью, и уж тем более жизнью. Что же тогда? Боязнь расплаты, суда, ответственности? Но ведь у вас всё сходит с рук!
Зимон задумался. Высокие отношения королевских дворов, пусть они уже давно превратились в имперские и президентские дворцы, и паутина политики, которую эти дворцы плели, была для него где-то очень далеко, всё равно что на другой планете. Но вопрос поставлен, и от него ждут ответа. Зимон решил отшутиться.
– Наш фюрер не королевских кровей. Всего лишь сын деревенского чиновника. Вступиться за него некому.
– Значит, всё-таки страх. Так я и думал. А в кроссворд вставьте – Апо. Но это не гора, а вулкан. Автор кроссворда отнёсся к своему делу поверхностно, что, впрочем, свойственно всем европейцам, и немцы не исключение.
Нахмурившись, Хильмар Зимон склонился над кроссвордом и скрупулёзно вписал слово.
– Действительно, подошло.
Швырнув журнал вдоль стола, он задумчиво посмотрел японцу в глаза и, направив на него указательные пальцы обеих рук, произнёс:
– Замечу, капитан-лейтенант Мацуда, что кроме вас, на лодке больше нет японцев, исключительно немцы, то есть европейцы, но мы продолжаем войну, в то время, когда остальные её закончили. Так как же насчёт присущего европейцам чувства стадности, страха, легкомыслия, трусости? Вы ведь это имели в виду?
– Я вам сейчас отвечу.
– Но только не начинайте передо мной ломать японскую трагедию: отец – рикша, мать – гейша, сын – Мойша, а мы не виноватые. Я жду чёткий ответ – на чьей лодке вы сейчас идёте в бой? Немецкой или японской?
– С вами осталось чуть больше половины экипажа, – возразил Мацуда. – Будь это японская лодка, вы бы не потеряли ни одного матроса.
Довольно развалившись на спинке дивана и хитро улыбнувшись, Зимон кивнул, словно ждал такого ответа. Он вырыл японцу яму и теперь наслаждался, глядя, как тот в неё попался.
– Я правильно понимаю, что ваш экипаж не подчинился бы приказу императора?
Миг растерянности, затем лицо Мацуды исказилось в злобной гримасе, после этого и вовсе окаменело.
– Молчите? То-то же. Это не вы, а я, немец, подтёр приказом своего фюрера зад и веду лодку на встречу с американским ордером. И я в этой стальной бочке не один. Что из этой атаки получится – не знаю. Не исключено, что нашу рыбку продырявят эсминцы, но крейсер мы всё же достанем. Хотя бы потому, что за нами фактор внезапности. Теперь переиграем ситуацию – поменяемся
