майонез, сыр «Бэбибел», кола в банках и большая бутылка оранжины, которую я купила, чтобы порадовать Лу, и не заметила ее исчезновения, потому что не проверила содержимое холодильника: я выкладываю все эти продукты вперемешку на кухонный стол и наконец нахожу новенький кетчуп, которым потрясаю в воздухе под изумленным взглядом Александра, ничего не понимающего и, наверно, принявшего меня за сумасшедшую. Нет, с какой стати ты все это выкинула? Он не успевает договорить, как загорается огонек в его растерянных глазах. Это же не ты так развлекаешься, выбрасывая все? Но тогда кто же? Вопрос чисто риторический. Александр просто размышляет вслух, а у меня нет сил его просветить. И я молчу. А он уже растекается лужицей. Внезапно бледнеет. Лицо пустое. У него вырывается Ох, черт… и я понимаю, что до него наконец дошло. Он повторяет раз за разом: Не говори мне, что это он, Не говори мне, что это он, и я не считаю нужным ему это говорить.
Что делать со всей этой провизией? Одно из двух: убрать все или вернуть в мусорный мешок. Выбор трудный. Александр, как и я, не выносит расточительства, но сейчас вдруг, среди ночи, у нас не хватает духу. Мысль, что придется отчитываться перед кузеном, объяснять ему, возможно завтра же, почему мы позволили себе вернуть все, что он выбросил, повергает нас в такой трепет… Лично я на это неспособна. Эта эпопея меня вымотала. Две баночки «Данет» пострадали в схватке. У меня липкие пальцы, пижама в пятнах шоколада, и из-за одного этого мне хочется плакать. Александр, должно быть, понимает, что надо сказать свое мужское слово, что я не в состоянии решить что бы то ни было, поэтому решение принимает он. Ладно, положим все это обратно в мешок, а завтра я отнесу его в Рестораны сердца [7], я видел, они расположились на два дня у «Карфура», очень кстати. Он говорит это тоном, которым дает понять детям, что спорить нечего, и я ему за это признательна. От захлестнувшей меня благодарности мое Хорошо звучит как Я люблю тебя. На кого мы с ним похожи, в половине третьего ночи, в кухне, остолбеневшие перед этим цветником калорий? В два счета все возвращается в мешок, кроме растаявшего мороженого: йогурты, от которых я рада избавиться, протеиновые батончики, оранжина, кетчуп, кола, колбаса, орешки, «Керли», «Киндер Буэно», чипсы, майонез, «Милка», «Нутелла», «Гранола», «Бэбибел», «Тагада» и леденцы. Голубой шнурок не завяжешь, я его разрезала. Александр дважды пытается закрыть мешок, пока ему это не удается, он ставит его у мусорного ведра, берет меня за руку, Идем, и не выпускает ее, пока я не засыпаю.
Назавтра будильник показывает 8:08, когда я открываю один глаз. В квартире ни звука. Александр и дети, конечно, уже ушли. Срочно кофе. На кухне нет и следа мешка, он наверняка уже в Ресторанах сердца, как и договаривались. Но на кухонном столе меня ждет записка. Дрожащие буквы выдают спешку Александра. Он нацарапал Хорошего дня, которое мне было бы трудно расшифровать, не знай я так хорошо его почерк, нарисовал сердечко, немного кривоватое, раздвигающее мои губы в улыбке, а рядом стрелку, которая обращена ко мне, но меня не направляет. Она меня озадачила. Не знаю, как ее истолковать. Нет, правда, сколько ни ломаю голову, без понятия. Ну да! Меня вдруг осенило. Она указывает на коробку с чаем, стоящую у раковины. Я смеюсь в своей пустой кухне. Смеюсь, потому что я поняла, еще до того как встала, смеюсь, потому что хорошо его знаю, этого парня, за которого двадцать лет назад вышла замуж, смеюсь, потому что, видит Бог, хоть иногда он и раздражает меня до такой степени, что я бы развелась, но если бы это надо было сделать снова, я бы сделала, протянула бы безымянный палец, уже не так беззаботно, конечно, но с тем же желанием, и снова сказала бы ему да, без колебаний, да, я смеюсь, потому что мне не надо открывать коробку, чтобы узнать, что в ней, я смеюсь и до того люблю его за то, что он меня смешит вот так, с утра пораньше, как раз когда мне это было так нужно, я смеюсь, встаю, не переставая смеяться, снимаю крышку и, конечно, нахожу под ней «Роше Сюшар», шоколадку, которую он спрятал туда утром, перед уходом на работу, эту шоколадку он не выбросил вчера, ему пришло в голову ее спасти, несмотря на усталость, страх и всю эту катавасию, эту шоколадку он, должно быть, засунул в свои трусы, других вариантов я не вижу, разве только он прятал ее в ладони, в той руке, которой не держал меня за руку, я смеюсь, потому что он сберег эту шоколадку для меня, только для меня, я смеюсь и вот-вот заплачу… Но нет, я срываю обертку, подношу шоколадку ко рту и грызу ее, грызу от души.
* * *
Я шарила в Интернете, но тщетно. Никаких свидетельств, ни малейших следов подобных эпизодов на форумах. Не писать же снова в Защиту детства, чтобы пожаловаться на их сотрудника, выбросившего в мусорный контейнер конфеты и все калорийные продукты, которых хорошие родители не кладут в свои тележки в супермаркете. Но я, конечно, сообщила Лоре Х. Нет, это уже слишком! – воскликнула она. Прошерстить тайком наши шкафы, опустошить их в наше отсутствие и выбросить наши продукты, не предупредив нас, – это он далеко зашел. Однако какие у нас доказательства? Десять дней я делала вид, будто опять забыла купить то, что они требовали, но в конце концов пришлось объяснить ситуацию детям, которые просто отпали. Габриэлю кузен показался уже далеко не таким симпатичным. Нет, мы же не перестанем есть то, что любим, на всю жизнь? – горячился он. Лу поддержала брата: Правда, надо что-то придумать. Для начала дети составили список того, без чего никак, просто НИ-КАК не могут обойтись, no way. Их топ-3 вышел почти одинаковый. Леденцы, «Нутелла» и кетчуп у Лу, «Нутелла», «Гранола» и леденцы у Габриэля. Они посовещались и предложили купить хотя бы леденцы и «Нутеллу», что показалось мне разумным. Я согласилась, но надо было еще решить, где их держать. Потому что, если положить их на место, в шкаф, как ни в чем не бывало, они снова исчезнут. Лу предложила спрятать «Нутеллу» у себя под подушкой, а еще лучше в наволочку, что хотя бы нас всех рассмешило. Я упомянула несколько мест, куда прячу смартфон Габриэля, когда
