еще сильнее прижимая и удерживая ее между собой и стеной. Ее грудь быстро поднимается и опускается, как будто она пытается сдержать свой гнев. Ее ноздри раздуваются, а взгляд подобен огненной стреле, прожигающей меня насквозь.
— Прекрати называть меня так! — кипит она. Ее голос эхом разносится по темному переулку, отпугивая всех таящихся поблизости тварей.
— Нет, — говорю я прямо. Я нахожу забавным, что эта дерзкая, маленькая дикарка женского пола заводится из-за этого. Чем дольше молчание вокруг нас затягивается, тем больше я вижу, как она хочет отбросить свое упрямство в сторону и смягчиться в этой битве воли. Ей не повезло, потому что я никогда не проигрываю и я знаю, что она сломается.
Ее плечи опускаются, когда она слегка качает головой, испуская самый тяжелый вздох.
— Как долго происходит Разложение? — Ее лицо выглядит почти страдальческим, как будто мысль о том, что эти люди страдают и борются с таким проклятием, причиняет ей боль. Я бегло оглядываю ее, не совсем способный понять. Обычно я хорошо разбираюсь в людях, но, кажется, я не могу мыслить здраво, когда ее тело идеально облегает мое. Каждый изгиб ее тела виден в этом облегающем наряде и притягивает меня. Тело, сотканное из греха. Одетая во все черное, похожая тень. Мысль о моих тенях, ласкающих ее кожу, посылает жар по моему позвоночнику, заставляя мой член поддергиваться.
Распущенные пряди ее каштановых волос мягко касаются ее лица, когда ветер обтекает нас. Ее лицо освещено луной, а кольцо в ее заостренном ухе поблескивает в серебряном свете. У нее розовые губы, которые просят, чтобы их попробовали, и глаза, которые высасывают воздух из моих легких. Чистейший серый цвет, который напоминает мне о блестящей тьме тумана, который покрывает лес перед рассветом. Оттенок ее глаз успокаивающий, как облака перед бурей, но такой же темный и меланхоличный, как пепел смерти. Я отрываюсь от ее взгляда, пока он не спутал мои мысли.
Я медленно позволил своему пристальному взгляду переместиться на ее хрупкую шею, которую я мог бы сломать в одно мгновение. Вся моя ладонь поместилась бы вокруг ее шеи, не давая ей дышать. Одна мысль о том, чтобы украсть у нее воздух, делает мой член таким твердым, что он начинает болеть.
Черт.
Я собираюсь отвести от нее глаза, но они зацепляются за это чертово ожерелье. Оно обволакивает ее горло, как будто она источник его жизни; добыча, которую он поймал. У меня возникает желание сорвать это гребаное украшение с ее стройной шеи, зная, что из моей руки получилось бы ожерелье получше.
Объявить ее своей пленницей. Боги. О чем, блядь, я думаю? Чувствую ревность из-за проклятого ожерелья на какой-то адской самке. Я не могу не испытывать любопытства по этому поводу, потому что это не похоже на украшение, которое девушка надела бы для своего наряда, кричащего о том, что она крадется по темным переулкам.
Она прочищает горло, и я забыл, что она задала мне вопрос. Я нерешительно смотрю на нее, готовясь к тому, что она нападет, как жестокое существо, которым она и является, когда отпускаю ее руки. Выпуклость моего члена, давящая вдоль шва моих штанов, в этот момент стала болезненной, и мне не нужно, чтобы ее тело терлось об него.
Я делаю глубокий вдох, чтобы прояснить свои мысли, вспоминая, что она задала мне вопрос.
— Это проклятие распространялось годами, но раньше оно было под контролем, когда лишь немногие были Испорчены и с ними можно было справиться до того, как стало хуже. Но… — Я делаю паузу, думая о прошедшем году и сотнях людей, которые пробираются по всей земле Дейадрум. Каждый двор пытался отогнать их от своих границ, но этого недостаточно.
— Но…? — она подталкивает.
Нетерпеливый маленький демон.
— Но они становятся все смелее, и появилось больше Испорченных, достаточно, чтобы начать войну.
Она прислоняется к стене, запрокидывая к ней голову.
— Почему? — спрашивает она.
Один простой вопрос, который содержит так много неизвестных ответов.
— Никто не знает. Они действуют на чистых первобытных инстинктах; они воплощение смерти с их холодными сердцами и жаждой убивать.
Ее руки начинают дрожать, когда она смотрит вдаль, но что-то в ее глазах меняется, как будто она избавляется от беспокойства, охватившего ее маленькую фигурку. Как будто она запихнула свои чувства глубоко внутрь и заперла их, пряча ту часть себя, которой позволила выскользнуть наружу. Она отталкивается от стены и наклоняется, чтобы поднять свой кинжал, ее пристальный взгляд встречается с моим, когда она поднимается обратно. Легкая ухмылка приподнимает левую сторону ее рта, крутя клинком перед собой, прежде чем она вкладывает его в ножны на своей худой ноге.
— Спасибо, что почистил его для меня, — говорит она, когда я бросаю взгляд на красное пятно на ее нежной коже. То что я пометил ее багровым, было вне моего контроля, это была потребность каким-то образом оставить на ней мой запах и посмотреть, будет ли она уклоняться от того, кто держит ее жизнь в своих руках. Я мог бы легко провести аккуратную линию по ее гладкой коже, чтобы у нее навсегда перехватило дыхание. Кожу, которую я хочу видеть больше, но она почти полностью закрыта своим одеянием. Большинство женщин выставляют напоказ столько кожи, сколько им может сойти с рук, желая привлечь к себе внимание. Но этой не нужно этого делать; она может завлекать мужчин, просто глядя на них, и она даже не осознает этого.
— В любое время, — отвечаю я. Отходя в дальний конец переулка, я держу свои чувства в состоянии повышенной готовности на случай, если она попытается скрытно напасть, но по какой-то причине я чувствую, что она этого не сделает.
Я чувствую, как ее глаза прожигают мне спину, когда я собираю вокруг себя больше теней. Прохладное сияние луны впитывается в меня, погружая все вокруг во тьму.
— Кто ты? — кричит она. Я не останавливаю своих движений, продолжая увеличивать расстояние между нами. На моем затененном лице появляется тень улыбки.
Пройдя еще несколько шагов, я бросаю быстрый, незаметный взгляд через плечо и бросаю самодовольную ухмылку, которую она не увидит, но я уверен, что она может почувствовать. Когда она фыркает и поворачивается ко мне спиной, я делаю это своим сигналом и исчезаю в своих тенях.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Эмма
Ночной воздух становится холодным, слои моей одежды ничего не делают, чтобы защитить меня от его цепеняющих объятий. Я не могу не вздохнуть с облегчением, когда вхожу в тепло
