как он и надеялся, находился там и после короткой беседы пообещал заскочить к нам немного позже.
Прошло целых полчаса, прежде чем Нортон вернулся, найдя наконец Альфонсо. Де Моше вошел в лабораторию, подозрительно озираясь, как будто ожидал, что здесь могли устроить для него ловушку.
– Вчера у меня состоялся очень интересный разговор с вашей матерью, – начал Кеннеди, стараясь откровенностью успокоить молодого человека. – И сегодня утром ко мне уже приходила сеньорита де Мендоса.
Де Моше при этих словах насторожился, но прежде чем он успел что-либо сказать, Крейг вручил ему анонимное письмо. Перуанец прочел, и его лицо было мрачным, когда он вернул письмо обратно.
– Есть у вас мысли, кто мог послать такую записку? – поинтересовался Крейг. – Или к кому это может относиться?
Альфонсо взглянул на Нортона, а потом на нас. Было ясно, что у него мелькнуло какое-то подозрение.
– Нет, – быстро сказал он, – я не знаю никого, кто мог его послать.
– А о ком могла идти речь? – спросил Кеннеди, возвращая его к той части вопроса, которую он проигнорировал.
Молодой человек пожал плечами.
– У нее много друзей, – просто ответил он.
– Да, – кивнул Крейг, – но среди них мало тех, против кого ее можно было бы предостеречь таким образом. Вы не думаете, что это, например, профессор Нортон… или вы сами?
– О нет, нет… вряд ли, – ответил Альфонсо, а затем замолчал, осознав, что он исключил всех, кроме Локвуда и Уитни.
– Это не мог быть мистер Локвуд? – спросил Крейг более требовательно.
– Тот, кто послал письмо? – уточнил аспирант, поднимая глаза.
– Нет… тот, против кого оно предостерегает.
Де Моше знал, что имел в виду Кеннеди, но предпочел уйти от ответа. Было разумно не переходить к делу без особой необходимости. Он прямо посмотрел нам в глаза. У его взгляда не было той проницательной силы, которой была наделена его мать, но он явно обладал чрезвычайной наблюдательностью.
– Мистер Локвуд очень дружен с ней, – признал наконец молодой человек, а затем добавил: – Мистер Кеннеди, я мог бы сказать о себе то же самое. Сеньорита де Мендоса уже давно является моим очень дорогим другом.
Я так привык к его уклончивости, что растерялся от такого прилива откровенности. Намекал ли он, что письмо послали, чтобы бросить подозрение на него, потому что он был другом Инес?
– Были и другие предупреждения, – продолжил Кеннеди. – Мне, мистеру Джеймсону, а также профессору Нортону и доктору Лесли. Возможно, у вас есть какое-нибудь предположение об их источнике?
Де Моше покачал головой.
– Я ни на кого не могу подумать, – ответил он. – Вы спрашивали об этом мою мать?
– Пока нет, – признался Крейг.
Альфонсо взглянул на часы.
– У меня сейчас лекция, – сказал он, явно обрадовавшись предлогу прервать беседу.
Кеннеди проводил его до двери, замешкавшись перед ней, чтобы парень наступил на коврик.
– Привет, что нового? – донесся из холла знакомый голос.
Это был Честер Локвуд, приехавший из центра города. Заметив де Моше, он резко остановился. Двое молодых людей встретились лицом к лицу и обменялись взглядами, полными нескрываемой враждебности, после чего чопорно раскланялись.
Перуанец повернулся к Крейгу, когда они вышли в коридор.
– Возможно, цель этих писем – отвести от кого-то подозрения, – прошептал он.
Кеннеди одобрительно кивнул, отметив произошедшую в нем перемену.
При звуке голоса Локвуда мы с Нортоном тоже вышли в холл, причем Нортон несколько опередил меня. Как только де Моше ушел на свою лекцию, Крейг повернулся и встретился со мной взглядом, затем быстро перевел его на коврик: он хотел, чтобы я незаметно убрал из-под него второй листок бумаги. Я наклонился и проделал это так, чтобы Честер меня не увидел.
– Что он здесь делал? – требовательно спросил Локвуд с едва заметным вызовом. Вопрос прозвучал так, словно он вообразил, что его встреча с Альфонсо была специально подстроена.
– Я показываю это всем, кто мог бы мне помочь, – ответил Кеннеди, возвращаясь в лабораторию после того, как дал мне возможность избавиться от листа с отпечатками обуви.
Он передал анонимное письмо и другие предупреждения молодому солдату удачи, кратко объяснив, что это.
– Почему они не действуют в открытую, кем бы они ни были? – прокомментировал письма Локвуд, небрежно вернув их на стол. – Я готов с ними встретиться лицом к лицу, если они имеют в виду меня.
– Кто они, как думаете? – спросил его Крейг.
Честер повернулся лицом ко мне и Нортону.
– Я не умею гадать, – многозначительно сказал он. – Но этого и не требуется, чтобы понять, что кто-то хочет бросить камень в мой огород. Когда мне есть что сказать, я говорю это открыто. Если бы Инес де Мендоса осталась без друзей, это было бы кому-то на руку, не так ли?
В этот момент он выглядел весьма решительно. Нужно было быть очень смелым человеком, чтобы встать между Локвудом и юной леди в этих обстоятельствах.
– Вы уверены в мистере Уитни? – задал ему Кеннеди еще один вопрос.
– Спросите Нортона, – коротко ответил Честер. – Он знал его задолго до меня.
Аллан спокойно улыбнулся.
– Мистеру Кеннеди известно мое мнение о мистере Уитни, – заметил Нортон.
– Не сомневаюсь, что вам удастся поймать этих шантажистов, – заявил Локвуд. – Со своей стороны также готов принять участие в их поиске. После прочтения этого письма мне начинает казаться, что они способны на любую низость. Я хорошенько подумаю об этом последнем письме. Если у меня или у мистера Уитни появятся какие-нибудь догадки, мы сообщим их вам.
Локвуд ушел, а вскоре после него нас покинул и Нортон. Кеннеди снова взял письмо и просмотрел его.
– Полагаю, я мог бы выяснить что-нибудь еще после более тщательного анализа этих писем, – проговорил он, – но это слишком долго. Дай-ка мне еще раз взглянуть на конверт… Хм, с почтовым штемпелем из верхнего города, отправлено вчера поздно вечером. Тот, кто его послал, должно быть, находился не очень далеко отсюда. Локвуд, похоже, воспринял это так, словно письмо почти наверняка о нем, не так ли? Де Моше гораздо меньше подозревает, что имели в виду его. Но поскольку волокна показывают, что бумага последней анонимки похожа на первые предупреждения, я, пожалуй, склонен усомниться в том, что де Моше с нами искренен. В любом случае отправитель должен теперь понять, что не произвел никакого заметного эффекта, если таковой предполагался.
Последнее замечание Кеннеди заставило меня задуматься. Мог ли кто-нибудь послать письмо не для того, чтобы произвести эффект, как кажется на первый взгляд, а с целью отвлечения подозрений от самого себя? По крайней мере Локвуд, казалось, воспринял письмо не очень серьезно.
