Это уж точно.
«Да, Тула я сидел на встрече, когда случился краткий миг паники, заставляющий задуматься, а не начинаю ли я сам путешествие по тропе зла».
Теперь он чувствовал себя намного лучше.
Зак откинулся на спинку чёрного кожаного кресла.
— Что, если по воскресеньям у тебя будет выходной? Чтобы развеяться. Со мной, конечно.
Они работали в офисе семь дней в неделю, потому что, когда ты бессмертен и отбываешь наказание, кому какое дело до выходных?
Тула пробормотала что-то себе под нос и продолжила засовывать бежевые папки в алфавитные ячейки.
— Прости? Не расслышал, — сказал Зак. — Ты хотела сказать, что, наконец-то, пришла в себя и хочешь, чтобы я лишил тебя девственности? — Он скрестил свои потрясающие руки на точёной обнажённой груди, которую женщины находили неотразимой. — Мы с моим огромным членом можем работать всю ночь, если тебе интересно. — Он улыбнулся, ожидая, что она покраснеет, как обычно. — На самом деле, считай, тебе повезло, что парень бросил тебя до того, как ты отдала свою девственность. Его маленькая сосиска продержалась бы всего минуту, а потом ты жила бы всю жизнь с этим удивительно неутешительным воспоминанием.
— Ну, всё! — Тула бросила стопку папок, которые держала в руках. — С меня хватит, мистер Зак.
Она подошла к своему столу, стоящему всего в нескольких футах от его, прямо посреди большой комнаты, открыла ящик, схватила большую сумочку в цветах и направилась к дверям лифта.
— Куда ты собралась? — спросил он.
Она несколько раз нажала на кнопку вызова, прежде чем повернуться.
— Ухожу. Я увольняюсь!
— Увольняешься? — Он встал из-за стола. — На хрена? — Он нанял её после того, как она умоляла его дать ей работу. Хорошо, технически Симил наняла её, но он позволил остаться, потому что Тула сказала, что ей нужны деньги, закончить колледж. И если и было что-то, перед, чем он не мог устоять, — помимо обольщения людей, — так это помогать им. Боги так запрограммированы. Помогать человечеству, использовать божественные дары, пытаться не сойти с ума, потому что мир — такое хреновое место, и это тоже работа божества.
Тула уставилась на него большими невинными голубыми глазами полными слёз.
— Думаешь, я просто какая-то вещь? Игрушка? Считаешь моё разбитое сердце шуткой? Ну… ну… пошёл ты! Мистер Крутой Бог!
У Зака отвисла челюсть.
— Ты только что послала меня?
Она никогда не ругалась.
— Угу, — продолжила Тула. — Чёрт. Чёрт. Чёрт. Ты погубил меня. Превратил в сквернословящую, неуважительную женщину, которая никогда больше не сможет посмотреть в лицо матери! Рад?
— У-у-у-ух… очередной вопрос с подвохом?
Конечно, нет. На самом деле, ему не нравилось видеть её расстроенной. Полный шок — ему не всё равно.
Тула открыла рот, чтобы заговорить, но затем захлопнула его и фыркнула. Лифт звякнул, и двери открылись.
— Тула, подожди! Не уходи.
Она вошла в кабинку, а затем повернулась и посмотрела на него.
— Ты худший Бог на планете. Надеюсь, они никогда не вернут твои способности, — сказала она, и двери закрылись.
У Зака не хватило слов. И больше всего его потрясло не употребление брани, пожелание зла и уход, а насколько сильно задел её гнев. Зак чувствовал… чувствовал… ну, честно говоря, будто потерял что-то важное. Какого?..
«Ты осёл. Она всего лишь человек. Крошечный ничтожный человечек, который гордится тем, что не имеет значения».
Чистота, доброта — в это верят только дураки. Он видел семьдесят тысяч лет человеческой эволюции и точно это знал. Рано или поздно смертные взрослеют, занимаются сексом — кто-то по любви, кто-то для удовлетворения гормональных потребностей, кто-то для выживания или продолжения рода — и в течение своей жизни они знакомятся с радостью и триумфом, неудачей и болью. В основном, с болью. А вот ругательства или поддержание своего имиджа становились неуместными, исчезая по мере того, как человек осознавал простой факт, что быть живым — тяжёлое дело. Как и должно быть. Жизнь — гигантская головоломка, где, если повезёт, несколько драгоценных кусочков сойдутся вместе. Остальное… ну, хаос. Случайность. Разные пути миллиардов в людей сталкивались в этом мире. Те, кто оставался непреклонным в своём поведении, кто отказывался от простых удовольствий и моментов радости, включая секс — хорошо, и шоколад — многое упускали. Потому что жизнь людей коротка. И, конечно, слишком ничтожна, чтобы беспокоиться о счастье всего мира или попытаться заставить других думать, что заслуживаешь уважения.
Проклятье, он ни разу не слышал, чтобы человек на смертном одре заявлял, что хотел бы меньше трахаться или меньше ругаться. Всё наоборот. Люди всегда говорили, что хотели бы быть храбрее и говорить то, что действительно на уме. Хотели больше времени проводить с любимыми людьми. Что насчёт романтики, более ста лет назад один шотландец, которого он видел умирающим, сказал на последнем вздохе:
— Жаль, что я не ощипал каждую Бетси. Смог собрать лишь горстку.
Зак вздохнул. Ох, золотые слова. Он не может тратить время, пытаясь заставить смертных, подобных Туле, увидеть свет. Пустая трата проклятого времени.
«Тогда почему я так чертовски расстроен?»
Сотовый телефон на его столе зазвонил, прервав очень важное и божественное прозрение.
— Что? — рявкнул он в трубку.
— Не говори со мной так, придурок, — раздался глубокий голос на другом конце провода.
— Вотан, ты всегда недоволен, — ответил Зак.
— Заткнись. Мне нужна услуга, и перестань называть меня Вотаном.
— Я начну называть тебя Гаем, когда перестанешь вести себя, как двухтысячелетний старик. — Такой юный.
— Просто помни, Зак, тебе понадобится мой голос, когда придёт время отменить изгнание.
Ублюдок.
— Чего хочешь?
— Найди Эшли.
— Ха! Я знал, что со временем Эмма потеряет к тебе интерес.
— Идиот. Это не для меня; Томмазо нужна помощь с его женщиной.
— Томмазо? Почему ты сразу не сказал?
То, что Заку пришлось посадить Томми в тюрьму, не означало, что он упустит шанс помочь
