что-то такое, что могло дать не поверхностное впечатление, но полное погружение.
Инфанта была уверена: все зна́чимые, вошедшие в историю творцы, будь то писатели, композиторы или художники, имели психические отклонения. Стоило ли говорить о тех безродных, затертых, но так и не исчезнувших гениях, непризнанных при жизни, о тех, кто не признан до сих пор и не будет признан никогда?
Шизофрения, паранойя, обсессивно-компульсивное и тревожное расстройства — в безумии талантов можно блуждать бесконечно… Чужое безумие всегда затягивает. Путешествия по тоннелям чужих душ, не обычных людишек, как большинство клиентов, а особенных, назначенных публикой гениев или никому не известных учителей и подмастерьев, выглядывавших из-за их спин, давало ей необходимую перезагрузку.
Бродить в глубинах собственной души она не любила, рефлексия мешала ей действовать.
Виновные должны быть наказаны.
Только это справедливо.
Пытаясь сфокусироваться, Инфанта уцепилась взглядом за одну из работ.
Она не поняла, что именно привлекло ее в этой унылой картине: холст/масло, одинокая ворона на покосившемся от времени заборе.
На банкетке напротив картины сидел молодой мужчина и смотрел на нее зачарованным взглядом.
Остановившись у полотна, она из любопытства обернулась и посмотрела на посетителя. И тут же поняла, что он глядит вовсе не картину.
Его горящий взгляд был обращен внутрь себя.
Погрузиться не получалось. Энергия мужчины сильно мешала. Она отвернулась.
— Нравится? — послышался голос с банкетки.
— Не знаю. Депрессуха какая-то, но прописано хорошо. Думаю, художник хотел отразить какой-то второй смысл, — ответила, не оборачиваясь.
— Девушка, смысл может быть только один, — продолжил голос за спиной. — Художник написал лишь то, что видел, когда работал над картиной. Это мы, якобы ценители искусства, пытаемся создать иллюзию иного смысла, так же интересней, не правда ли?
Инфанта обернулась.
Мужчине на первый взгляд было не больше сорока. Он был чисто, модно, неброско одет. В темно-русых, коротко стриженных волосах проглядывала легкая седина. Лицо немного скуластое, глаза зеленые, умные, но глядящие так, будто в них выключили обычный огонек. В его облике непонятно как сочетались вальяжность и хорошо спрятанный, но все же уловимый подростковый протест.
— Не знаю, — обронила она, почувствовав, как стала нарастать тревога: ладони вспотели, а сердце заколотилось сильней. Банкетка с сидевшим на ней мужчиной, картины за его спиной, старушка-смотрительница на бархатном стуле, люди, проходившие мимо, — все это смазывалось перед глазами, превращаясь в одно резкое, неприятное пятно.
«Старею, что ли? Вот уже и сосуды стали на погоду реагировать, — пыталась успокоить она себя. — Должно быть, пересидела вчера в чане…»
— Девушка, вам плохо? — не отставал от нее мужчина, но и с банкетки не вставал. Судя по интонации голоса, им двигало то ли пустое любопытство, то ли обычная вежливость. Вероятней всего, он был из тех, кто на работе вынужден постоянно соглашаться с начальством. Такие любят поболтать с незнакомыми людьми.
— Погода скверная, — быстро ответила она и, намереваясь уйти, повернулась к нему спиной.
— Может, кофе? — Он наконец соизволил встать и подошел вплотную.
Мужчина оказался невысоким. Его можно было бы назвать отлично сложенным, если бы под полосатой рубашкой не прослеживалось уже заметное возрастное пузцо.
От столь наглого вторжения в ее пространство по всему телу пробежала дрожь.
«Да что ж за денек! Буря, что ли, магнитная…»
— Даже не знаю, — чтобы что-то ответить, глухо обронила она и с ужасом поняла, что в таком состоянии не сможет сесть за руль.
— В этом корпусе есть неплохое кафе. — Он смотрел на нее спокойно и выжидающе.
Она неопределенно мотнула головой и машинально, чтобы почувствовать опору, схватила его под локоть.
— Похоже, у вас паническая атака, — как будто забеспокоился он.
— Не парьтесь… Посижу немного и поеду.
— Вот и посидите в кафе. На улицу вам лучше пока не выходить.
Когда они спускались по лестнице, Инфанта поняла, что все еще держит его под локоть.
Ей стало неловко и стыдно от собственной слабости, и она резко вытащила руку из мягкого тепла его твидового пиджака.
В кафе-ресторане были заняты лишь два круглых, со старомодными бледно-желтыми скатертями, столика.
Проводив ее за один из свободных, он, даже не спросив, чего она хочет, ушел на поиски отсутствовавшего в поле зрения официанта.
Пара глотков хорошо сваренного кофе действительно помогли — головокружение и тревога утихли.
Им на смену подкрался тихий страх. Будто он, этот симпатичный мужчина, сидевший напротив, за то время, что она едва не потеряла над собой контроль, смог заполучить весла от лодки и теперь вез ее неизвестно куда по темной реке.
За соседний столик прошли, оживленно болтая, две ухоженные, бодрые старушки — на сморщенных личиках очки в солидных оправах, у одной в ушах крупный жемчуг, у другой — тяжелая нитка яшмы поверх темной кашемировой водолазки. Подруги, любуясь друг другом, мягко спорили о неизвестных широкой публике художниках-передвижниках, на выставку которых (как она наконец с трудом сообразила) Инфанта случайно попала минутами раннее.
По тому, как случайный кавалер едва заметно усмехался, прислушиваясь к разговору пожилых женщин, ей показалось, что это соседство отозвалось в нем чем-то не слишком приятным.
Он не хотел рассказывать о себе, она — тем более.
Чтобы не молчать и не зацикливаться на своем, столь необычном для нее, состоянии, Инфанта продолжила тему про первые и вторые смыслы картин. Он без особого энтузиазма подхватил, после чего они незаметно перешли к обсуждению классической литературы.
Беседа, так необычно начавшаяся в зале, скатилась к формальной — оба, особенно не слишком образованная Инфанта, натужно выдавливали из себя замыленные до дыр штампы.
Когда они вышли на улицу, уже стемнело.
Моросивший днем дождик успел превратиться в мерзкий, валивший хлопьями с буро-серого неба снег. Проводив до авто, он всего лишь попросил ее быть на дороге аккуратной.
Добравшись до дома, Инфанта, чувствуя только отупляющую усталость, сразу поднялась к себе в спальню.
Быстро раздевшись, полезла в душ.
В кабине хлоркой не пахло.
Вышколенный Жаруа не мог, не имел права забыть о том, что раковина, унитаз и особенно душевая кабина должны ежедневно обрабатываться хлоркой!
Запах хлорки ее успокаивал.
Согревшись под теплой струей, она решила, что отругает его завтра.
Травяной чай, предусмотрительно заваренный Жаруа, ждал ее на прикроватной тумбочке. В изножье лежал заботливо принесенный плед — ей всегда было холодно, и одного одеяла не хватало.
Неожиданно проснувшись среди ночи, Инфанта вновь почувствовала такую же, как днем в музее, тревогу.
Короткий ежик волос на затылке взмок, пальцы подрагивали. Свернувшись калачиком, она убедила себя в том, что во всем виноваты погода и имбирь, добавленный таджиком в чай.
Инфанта зажгла ночник и, полулежа на подушках, открыла ноутбук.
Ночь — самое подходящее время для оживления призраков.
Трясущиеся пальцы, цепляясь за осколки давно услышанных и засевших
