вслед за ними засобирались и только что прибывшие дружинники.
Вытащив из уключенной петли весло, Ольгерд аккуратно положил его на дно и посмотрел на свои ладони. На каждой горело по несколько кровавых волдырей. Дядя оказался прав, несколько дней несменяемой гребли серьезно повлияли на образ мыслей племянника. Не то, чтобы он забыл про Ладу и про слова демона, нет, но от усталости все как будто притупилось, словно легло тяжелым камнем на самое дно омута и накрылось непроницаемой толщей холодной воды.
Ольгерд поднял глаза и увидел, что он последний, в ладье больше никого не осталось. На причале тоже было пусто, все торопились к воротам вслед за конунгом, и только одинокая женская фигура продолжала стоять в ожидании.
«Ирана!» — Ольгерд изумился тому, что совершенно забыл о ней. Не зная что сказать, он брякнул первое подвернувшееся на ум.
— Ты чего здесь? — Брякнул и тут же сморщился, понимая глупость и неуместность сказанного.
В глазах девушки блеснул злой насмешливый огонек, но она удержалась от обидных слов.
— Да вот, пришла посмотреть как ты. — Она смерила его взглядом. — Вижу цел и невредим, хвала небесам.
— Что со мной будет-то! — Он махнул рукой, и Ирана успела отметить израненные ладони. Словно сворачивая все неловкости встречи, она спросила так, словно они и не расставались.
— Наказали то за что?
Бросив взгляд на руки, Ольгерд смутился.
— Да так, ни за что! Мелочи. — Рассказывать Иране про Ладу было бы совершеннейшим идиотизмом.
Девушка не стала настаивать, но в этот момент она вдруг почувствовала укол ревности, едва уловимо екнуло сердце, предупреждая об опасности. Если бы ее сейчас спросили, любит ли она Ольгерда, то она, не задумываясь, ответила: «Нет! В моем сердце нет места для любви, оно все целиком отдано только одному чувству — мести!»
Она не хотела любить и не искала его любви, но все же Ирана считала Ольгерда своим и только своим. Пусть не мужем, не мужчиной, а кем-то другим, возможно, орудием мести, кинжалом правосудия, кем-то тем, кто позволит ей утолить ту безумную жажду крови, что, не утихая, горела в ее сердце. И своим она не собиралась делиться ни с кем.
Ревность кольнула ее в сердце, рисуя присутствие другой рядом с Ольгердом. В самой глубине неосознанно зашевелился страх. «Надо торопиться! Если он бросит меня, то я не сумею отомстить».
С этой мыслью она пошла вслед за Ольгердом и до самого Длинного дома двигалась в этой странной задумчивости. Там, на площади, Рорик раздавал наряды и объяснял, чем они в первую очередь займутся, что заберут с собой, а что оставят здесь. Увидев подходящего Ольгерда, он прервался и, повернувшись к Тури, добавил, словно бы возвращаясь к уже сказанному.
— Этого, — Рорик указал на племянника, — возьмешь с собой. На охоте пользы от него немного, но дотащить добычу поможет.
Он сказал это специально громко и, увидев как Ольгерд закусил от обиды губу, подумал: «Ничего. Пусть осознает свое место и не зарывается».
Этот появившийся нюанс Ирана заметила почти интуитивно и тоже добавила к мотивам, побуждающим к действию. «Между ними словно черная кошка пробежала. — Девушка уловила исходящее напряжение. — Они смотрят друг на друга так, будто что-то делят и до сих пор разделить не могут».
Голос Рорика продолжал звучать над площадью, но доходил до нее какими-то отрывками.
— Союз с вендами… Беру за себя дочь посадника Хольмгарда… Пробудем здесь неделю, не меньше… Надо подумать о провизии… На обратную дорогу тоже надо запастись мясом.
«Дочь посадника Хольмгарда!» От этих слов Ирану словно обожгло изнутри: «Это она! Это из-за нее Оли на дядю смотрит как на врага! А тот знает и видит это! Опасность нависла над головой Ольгерда, ведь Рорик не из тех, кто прощает неповиновение».
Тревога и сомнения в ее голове вдруг сменились настойчивым утверждением: «Надо действовать! Надо действовать и времени у меня в обрез». Не дожидаясь окончания сбора, она развернулась и потихоньку пошла обратно. Не понимая и не вдаваясь в реалии того, что ее действительно напугало, девушка вдруг в одночасье поверила внутреннему чувству и интуиции, настойчиво бьющей тревогу.
«Что же делать⁈ Что же делать⁈ — В каком-то задумчивом исступлении раз за разом повторяла Ирана, шагая к дальней крепостной стене. — Если ссора выйдет наружу, то Рорик, не задумываясь, убьет Ольгерда, а без него мне не отомстить им. Да что там, меня тоже, скорее всего, прирежут где-нибудь здесь. Ведьму они с собой не возьмут! Значит что⁈ Значит надо покончить со всеми ними здесь, пока у меня есть время. Но как⁈»
Она вдруг остановилась и уставилась на угол стены. Там в тени выступа из черной земли выступали две белые грибные шляпки. Этот гриб она узнала бы из тысячи, дед называл его «белая смерть», и его здесь никак не должно было быть.
«Сейчас весна, снег недавно сошел, какие грибы! — Ошеломленно Ирана уставилась на две белые точки посреди мокрой земляной каши. — Ой, непростые это грибочки, и появились они здесь не просто-так. Я спросила, и небеса дали мне свой ответ! — Она истово подняла глаза к небу. — Спасибо! Спасибо тебе, Пер многорукий, спасибо, мать Иранья! Теперь я знаю, что делать!»
* * *
Туша оленя давила на плечи, делая шаг Ольгерда все тяжелее и тяжелее. Два дня назад он и еще семеро охотников вышли вместе с Тури из ворот Истигарда и отправились на север. Вблизи города зверя повыбили и пришлось уйти довольно далеко, прежде чем вышли на след. Первого оленя они взяли вчера под вечер и разделали его сразу, а второго только сегодня уже на обратном пути.
Тури тогда взглянул на солнце, прикинул что-то в уме и заявил:
— К вечеру доберемся, если не будем терять время. — Он провел глазами по лицам охотников и, выбрав Ольгерда, мотнул головой в сторону туши. — Бери зверя и пошли. — И уже на ходу, обгоняя парня, добавил. — Как выдохнешься, скажи, заменим.
Помня ехидную улыбочку Ингварсона при слове «выдохнешься», Ольгерд решил, что скорее сдохнет, чем признается в усталости. И вот уже пять часов как он тащит эту ношу на себе, и, кажется, будто ноги налились свинцом, а сама туша потяжелела раз в сто. К счастью на глаза все чаще стали попадаться знакомые места, а это значило, осталось недолго и надо только дотерпеть.
«Пусть утрутся, —
