кто и сможет сейчас укротить, то это только смерть.
Глава 26. Солнечный призрак
— Меня зовут Лида, — со сдержанной улыбкой представляется женщина, которой я бы дала лет пятьдесят, и от ее улыбки углубляются морщины вокруг глаз.
Мы с ней стоим посреди гостевой спальни у высокой кровати с массивным дубовым изголовьем. Я прижимаю к груди разорванное платье и молчу. Мне очень неловко.
— Я служанка леди Илины, — продолжает отстраненно улыбаться, — она попросила меня…
— Шпионить?
— Нет, — качает головой. — Послужить тебе так же, как ей.
— Очень мило.
На кровати — лежат несколько платьев из голубого, розового и молочного атласа. На тумбочке — раскрытая шкатулка с украшениями и жемчужными бусами.
— Я знала твою маму.
— Ну, конечно, — бурчу я. — Все знали мою маму и какой сукой она была.
— Мы с ней не были подругами, и она мне никогда не нравилась. И я должна была тебе это сказать, Тина, чтобы между нами не было недомолвок, — Лида вздыхает. — И я обещаю, что у меня не будет к тебе предвзятого отношения из-за грехов твоей матери. И леди Илина сочувствует тебе.
— Ну еще бы, — едва слышно отвечаю я, — воспитала таких козлов…
— Молодые волки никогда не отличались умом и сдержанностью, — поучающе говорит Лида. — Да и после подобного… после разрыва связи…
Солнечные пятна на ковре вздрагивают, ползут по кругу, сливаются и вытягиваются в эфемерный силуэт волчицы. Она встряхивает ушами, облизывается и всматривается в глаза, лениво помахивая хвостом.
Лида замечает, что я отвлеклась от разговора и оглядывается. Волчица зевает во всю свою клыкастую пасть и грациозно прыгает на широкий подоконник, вспыхнув огненными всполохами под лучами солнца.
— Куда ты смотришь? — спрашивает Лида.
— А вы, что, не видите…
— Что? — Лида вскидывает бровь.
— Волчицу? — неуверенно отвечаю я, и солнечная зверюга выпрыгивает в распахнутое окно, к которому я тоже кидаюсь.
Выглядываю в сад. Волчица ныряет в тени, чтобы вновь появиться в пятнах солнечного света среди розовых кустов.
— Вон она, — вскидываю руку. — Не видите? Как солнечный призрак… если, конечно, такие бывают.
Волчица растворяется в очередном прыжке искрами, и мне становится как-то неспокойно. Даже тоскливо, будто от меня сбежала без прощания подруга.
— Слыхала я о солнечных оборотнях, — шепчет Лида, вглядываясь в кусты.
— И? — заинтересованно спрашиваю я.
— И все, что слышала, не назвать хорошим.
— Почему?
— Развратники они были, — Лида толкает меня в спину к ширме из белого дерева, а за ним меня ждет таз с водой, кувшин и полотенца. — И не признавали власть Матери Луны. Да они никого не признавали. Вот и сгинули. Где ж это видано, чтобы волки пели песни солнцу?
— А почему бы и не попеть?
Лида отбирает у меня разорванное платье.
— Без Солнца никого из нас не будет, — продолжаю я.
Лида молча оставляет меня за ширмой, и я медленно погружаю одно из полотенец в теплую воду:
— А почему развратники-то?
— Все любят погреться на солнышке.
— Не понимаю.
— Вот и все кому не лень хотели у этих солнечных стервей погреться, — недовольно цокает Лида.
— Все еще не понимаю, — провожу влажным полотенцем по груди.
— И они согревали.
— Это метафора? — выглядываю из-за ширмы.
— И так согревали, что их жертвы забывали о семьях, Истинных, детях, — Лида хмурится. — И ты, говорят… Молитвой к солнцу вернула мальчиков.
— Я верю в Солнцеликого, — протираю руки полотенцем, — и он совсем не про разврат. Он про милосердие, добро, любовь и… увы, по нашими канонам я — грешница. И меня ждут не Солнечные Сады, а забвение в холодной бездне. Я легла даже не под одного зверя, а под двух.
— Но он ответил на твои молитвы.
— Я думаю, что ответил не тот, к кому я молилась, — хмурюсь. — Наш Солнцеликий оборотней недолюбливает и обещает им смерть в конце времен от священного огня, — делаю зловещую паузу и бурчу, — так им и надо.
Прижимаю влажное полотенце к липкой и ноющей промежности, и обиженно закусываю губы.
Замираю, когда ветер порывом доносит из Леса воинствующий вой Анрея и Эрвина. В нем много гнева, ярости и голода.
— Мальчики на охоту вышли, — настороженно вздыхает Лида у окна, — медведя точно завалят.
— Жалко мишку, — печально отвечаю я.
В глазах на мгновение темнеет, а затем следует вспышка солнечного видения. Я бегу по лесу бок о бок с Анреем и Эрвином, чьи глаза горят голубыми льдинками. Они порыкивают друг на друга и огрызаются в желании выдрать клоки шерсти.
Под их мощными лапами с писком проскальзывает мышь, и я кидаюсь за ней голодным призраком, чтобы затем вновь выскочить из кустов к злобным белым волкам.
— Лишь бы вернулись, — говорит Лида, и я возвращаюсь с глубоким выдохом в комнату. — Лишь бы не одичали.
— А то меня опять отправят их ловить в лесу, — закатываю глаза, — но в этот раз я и слезинки не пророню.
Меня опять утягивает в Лес. Анрей и Эрвин что-то сосредоточенно вынюхивают у трухлявого пня. Вновь урчат, и в следующую секунду остервенело кидаются друг на друга. Падают на мох, катаются по нему в попытках добраться клыками до шеи, и я рявкаю:
— Хватит!
Только мой рявк лишь шелестом пролетает по кустам жимолости. Анрей и Эрвин замирают, поднимают головы и настороженно облизываются. Смотрят через меня, как через прозрачное стекло.
— Тина.
Очухиваюсь. Сижу на кровати, и Лида обеспокоенно всматривается в мои глаза.
— Они либо одичают, либо сожрут мишку, либо поубивают друг друга, — зажмуриваюсь и массирую ноющие виски, — и со мной что-то происходит… и мне это не нравится.
Глава 27. Чужая игрушка
— Белая Охота — это объявление войны! — рявкает на меня Вестар, когда стража заталкивает меня в его кабинет.
Такую красивую в молочном атласном платье и жемчужных цацках меня схватили у дверей кухни и потащили к Вестару.
И тут у него полный кавардак. Книги на полу, огарки свечей, пара винных кувшинов, разбросанные бумаги и сорванные с высоких гардин шторы.
Сам Вестар в штанах, белой рубахе нараспашку и босой. Я, конечно, лишь мельком на него смотрю, но этого быстрого взгляда на напряженный пресс, мощную грудь хватает, чтобы я покраснела.
— Ты понимаешь, нет?!
Медленно выдыхаю и прячу руки за спину.
— Не я же отдала приказ…
— А ты тут для чего, моя милая? — Вестар повышает голос. — Чтобы сдержать этих идиотов от тупых решений! Это… — он разводит руками в сторону, — безумие! Какая к лешему Белая Охота?!
— Я вообще не знаю, что это такое, — бурчу под нос, разглядывая бурое пятно на
