class="p1">Тот даже не успевает вскрикнуть, когда сила удара откидывает его плашмя на мягкий кипенно-белый коврик позади, и он затихает в позе выброшенной на берег морской звезды.
— Что ты наделал? — шепчу я перепуганным голосом. — Ты его убил… Боже мой, боже мой… Тебя посадят… ни за что.
— Да жив он, — Патрик слегка пихает затихшего противника носком свой туфли. — Просто хлипкий слишком оказался…
Я опускаюсь на колени и прикладываю пальцы к яремной вене на шее мужчины.
— Сердце бьется…
— Я же говорил. Пойдем уже… С ним все будет в порядке.
Я поднимаюсь на ноги и мимоходом прикрываю распахнувшийся при падении халат на чреслах распластанного мужчины…
— Тут и смотреть — то особо не на что, — презрительно бросает мой спутник, разворачиваясь к выходу. — Пойдем…
В этот момент Маттиас Фишер слабо стонет и отирает рукой окровавленные зубы. Пора уходить… Только я никак не решаюсь: вдруг этому типу понадобится помощь. Но Патрик берет меня за руку и тянет к выходу… я поддаюсь. Мы выходим и прикрываем дверь в тот самый момент, когда хозяин в распахнутом халате садится на полу и начинает трясти головой.
— Поехали, — Патрик заводит «тайоту» и вылетает с парковки раньше, чем Неприятный Голос успеет запомнить его номер.
Всю дорогу до дома мы проделываем в молчании. Я вижу, что костяшки Патриковых пальцев разбиты до крови, и меня это пугает. Он ведь, вроде как, заступился за меня — мне радоваться бы надо! — а мне отчего — то страшно…
— Что притихла? — интересуется он, когда мы паркуемся у дома. — Испугалась?
— Я не выношу драк.
— Так это была даже не драка…
— Драка, — возражаю я ему. — Ты разбил противнику нос… и, возможно, выбил пару зубов.
— Он богатенький — вставит новые.
— А если он на тебя заявит?
Я возмущена, потому что боюсь… боюсь потерять его из — за какой — то нелепости… боюсь снова остаться одна. Патрик замечает мою панику (хотя и не знает ее конкретной причины) и обхватывает мою голову руками, заставляя посмотреть прямо себе в глаза.
— Все будет хорошо, Ева, успокойся, ладно?
И я смотрю в его янтарно-карие глаза, всем сердцем желая, чтобы так и было. Чтобы все было хорошо…
— Проклятье, — встряхивает правой рукой Патрик, — у этого парня железобетонные зубы… — А потом вдруг улыбается: — Как бы там ни было, я уже давненько не испытывал такого головокружительного куража… Согласись, это было круто!
Я не могу с ним согласиться, но его счастливая улыбка заставляет улыбнуться и меня.
— Наша сила не в кулаках, Патрик…
— Знаю, знаю, — кивает он головой. — Но этот адреналин в крови пьянит, как шампанское… Поехали прыгать на батуте?
— Что?
— Любишь прыгать на батуте? У моего друга огромный батут в саду, и он давно зовет меня опробовать его на прочность…
— Надеюсь, это не тот самый друг, на именины к которому ты сегодня собираешься? — решаюсь осведомиться я для большей ясности.
Глаза Патрика непривычно горят, он весь — ожившие мощь и сила.
— Именно он и есть. Поехали со мной… Вот увидишь, тебе понравится!
— Прыгать на батутах?
— И это тоже.
Патрик касается моей ладони осторожно, почти невесомо, но не заметив сопротивления, сжимает мои пальцы трепетным, красноречивым рукопожатием.
И мы едем с ним прыгать на батуте… Еще никто и никогда не делал мне столь заманчивого предложения!
8 глава
Глава 8
— «Его глаза закрываются в знак признательности к моим нежным прикосновениям, и я чувствую, что его руки обхватывают меня вокруг талии», — я как раз читаю фрау Штайн очередную «сладкую» историю, когда мой телефон оживает вторым за последнее время незнакомым звонком.
Признаться, отвечать мне не хочется: вдруг это Фишер с расспросами про Патрика, сломавшего ему нос… Что я ему скажу? Что сделаю? Хотя номер не тот же, что в прошлый раз…
— Я выйду на минутку, — говорю я старушке, откладывая книгу в сторону. Потом выхожу за дверь в тщетной надежде на то, что телефон перестанет звонить, но, нет, мой абонент настойчив — и я беру трубку.
— Алло. Я вас слушаю!
— Здравствуй, Ева. Как поживаешь?
Телефон выскальзывает из моих рук и заваливается под сервант. Я не спешу его доставать — слишком ошеломлена услышанным в трубке голосом…
Стоило перебраться в нашу квартирку из прошлого, как мне уже мерещится и голос… из того же прошлого. Я засовываю трясущуюся руку под сервант и выуживаю злосчастный телефон.
— Мама? — шепчу я в трубку. — Это действительно ты?
Тишина. Но гудков нет… Кто-то едва слышно дышит в трубку. И наконец:
— Да, это я.
— Мама, — снова шепчу я полузадушенным голосом. — Мама…
У меня щиплет глаза и сбивается дыхание… Сколько лет я мечтала вновь услышать этот голос! И вот…
— Ты где?
— Недалеко, принцесса. Совсем недалеко…
— Ты в Виндсбахе?
— Почти.
— Мама, — я плачу и ничего не могу с этим поделать, — где ты была все это время? Почему бросила меня одну?
Трубка отзывается тишиной, глухой, ватной, топкой, словно зыбучие пески…
— Давай встретимся… завтра. В пиццерии на Фухсгассе в десять…
Во рту словно тот же песок, когда я глухо шепчу свое ответное «хорошо, я приду». И снова тишина под аккомпанемент телефонных гудков…
Я только что разговаривала со своей матерью, со своей давно потерянной… бросившей меня матерью. Я не могу в это поверить… Слезы текут из глаз непрерывным потоком: не уверена, что в моем организме присутствует такое огромное количество воды, наверное, это сочится кровью мое глубоко израненное сердце — смотрю на руки: нет, они не в крови, просто в соленой воде.
Сколько же нужно лить слезы, чтобы выплакать свое горе?
Думаю, сегодня у меня есть все шансы найти ответ на этот вопрос.
Вечером Килиан увозит меня на вечеринку в доме его друзей, я только рада: боюсь, что не смогла бы держать лицо перед Патриком… Так бы и разразилась истошным «мама вернулась!» на любое из его замечаний, а потом бы… Что было бы потом? Что бы он сделал, узнав, кто я такая? Боюсь даже думать об этом. А чего конкретно боюсь, и сама не знаю…
А потом посреди праздника я так и застываю со стаканом в руках: а что если мама захочет встретиться с Патриком, что, если она… Нет, этого не может быть!
— Ева, пойдем танцевать, — тянет меня за руку Килиан, и я на автомате иду за ним в сторону танцпола. — Ты сегодня какая-то странная, — он кладет обе руки мне на талию и подтягивает ближе к
