чтобы сохранить лицо.
Заседание заканчивается, но напряжение нарастает. Я чувствую на себе взгляд отца, прожигающий невидимую дыру на моей коже.
— Должен ли я пойти и сообщить Джиневре и ее матери радостную новость? — спрашивает отец с явным сарказмом в голосе.
Я стискиваю зубы от его высокомерия.
— У меня все под контролем. Я и не думал, что ты совершишь что-то, настолько ниже своего достоинства, отец.
— Как мне было указано, это должно было быть моим долгом, — рычит он. — Вы, мальчики, делаете из меня посмешище! — он кричит, указывая на меня: — Тебе лучше позаботиться о том, чтобы и эта не исчезла. Кто-нибудь может подумать, что у тебя темный фетиш.
Если бы это сказал кто-то другой, я бы воспринял эти слова как шутку. Но мой отец явно угрожает.
С тех пор как мама сообщила мне, что у нее рак, моя голова словно в тумане. Какая-то часть меня отказывается ей верить. Но есть и та часть, которая знает, что она уже давно больна. Я пытаюсь быть рациональной, но мне трудно принять эту новость.
Я захожу домой и набираю Сорена. Его телефон звонит, отдаваясь эхом в нашем доме. Прохожу дальше, следуя за мелодией звонка, пока он и моя мама не появляются в поле зрения. Должно быть, они не слышат моих шагов, потому что ни один из них не поднимает глаз. Они сидят за кухонным столом рядом друг с другом, телефон Сорена мигает перед ним. Он смотрит на него, даже не удосужившись отклонить звонок. Я останавливаюсь в замешательстве, не понимая, почему они вместе. Сорен берет мою маму за руку, и маленькая капля крови капает на бумагу перед ней. Я смотрю, как Сорен водит большим пальцем моей матери по белому листу.
— Что здесь происходит? — я осторожно подхожу ближе.
Сорен одаривает меня своей голливудской улыбкой, которую он обычно приберегает для других людей, но никогда для меня. Меня это настораживает, и я перевожу взгляд на лист перед ними.
— Что это там? — интересуюсь я. Волоски на моих руках встают дыбом, когда мне никто не отвечает. — Почему у тебя кровь на большом пальце?
Мама вздыхает: — Так было принято, когда был жив твой отец.
— Я справлюсь, — уверяет мою мать Сорен.
Все в моем теле кричит мне бежать, но от чего я бегу? Сорен поднимает бумаги и складывает их в стопку. Мой взгляд переключается на маленькую коробочку, в которой лежат таблетки моей матери, которые она так и не приняла сегодня утром, а затем останавливается на больших жирных буквах, гласящих «Брачный контракт».
— Зачем тебе брачный контракт?
— Я делала это, чтобы защитить тебя, — отвечает мама, — это единственный известный мне способ.
Мое сердце учащенно бьется, пока я стою там, мама выглядит виноватой, а Сорен… выражение его лица не читаемо.
— Ч-что? — заикаюсь я. — О чем ты говоришь?
— Джиневра, мы с тобой поженимся, — отвечает Сорен. Его лицо изучает мое, оценивая меня.
У меня отвисает челюсть. Я в шоке. Не могу придумать, что ответить. Все звуки дома мгновенно исчезают, прежде чем взорваться в моей голове в десять раз громче.
— Ты это несерьезно, мама. У меня есть карьера. У меня есть жизнь. Он мне даже не нравится!
Сорен делает шаг ко мне, но я отступаю.
— Ты меня не любишь, — это самое очевидное, что приходит на ум. У меня не было времени искать любовь. Я смотрю на свою мать и понимаю, что у меня не было времени, потому что я ужасно боюсь стать такой, как она.
Не может быть, чтобы мама просто так отдала меня Сорену. В любой момент они оба закричат: «Попалась!». Воздух застревает у меня в горле. Хочу ли я любви?
Он делает еще три шага ко мне, его голос низкий, когда спрашивает: — Ты хочешь любви? — он читает мои мысли? Наши взгляды встречаются, и каждый его вздох словно крадет воздух вокруг меня. Каждый мускул в моем теле напрягается под его пытливым взглядом. Смесь беспокойства и разочарования закручивается в моем животе.
— Что она дала тебе за меня? — я расправляю плечи, не желая сдаваться без боя.
— Она не обязана ничего давать за тебя, но, если хочешь знать, я купил этот дом для нее, — он сдерживает свое раздражение.
— Что еще? — спрашиваю я. Отвращение пронзает каждый нерв одновременно, вызывая дрожь во мне.
— Ее медицинские счета оплачены, и у нее новая команда врачей.
Я смотрю на маму, и во мне зарождается неконтролируемый гнев.
— Я могла бы дать тебе все это. Тебе не нужно было продавать меня тому, кто больше заплатит! — я пытаюсь звучать уверенно и сильно, но получается слабо и пораженно.
Брак по расчету. Звучит архаично, даже варварски. Я никогда не понимала, почему моя мама хотела этого для меня. Может, я и не искала любви, но всегда думала, что она может быть, если захочу.
Я скрещиваю руки, снова поворачиваясь к Сорену: — Ты не можешь прийти сюда и купить меня, как какой-то скот, — призрак улыбки мелькает на его губах.
— Уверяю тебя, ты стоишь гораздо больше, чем любое животное на ферме.
— Что. Если. Я. Откажусь?
Сорен подходит ко мне. Его внушительное тело возвышается надо мной.
— Поверь, ты могла бы получить кого-то гораздо хуже меня, — его голос холодный и жесткий, с нотками гнева.
— Сорен, позволь мне недолго поговорить с дочерью наедине.
Он кивает и выходит из комнаты. Она хватает меня за локоть, ее костлявые пальцы впиваются в мою плоть.
— Ты не можешь избежать этого. Это подписано кровью.
Я качаю головой, не понимая, зачем они это сделали. Отвратительно.
— Почему? — мои губы опускаются вниз.
— У нас отнимут все, — она вздыхает, — открытое неуважение, которое ты проявишь своим отказом, приведет только к одному. Джуд будет вынужден вырыть тебе могилу и похоронить тебя в ней.
— Ты хочешь сказать, что Сорен убьет меня, если я откажусь? — мои глаза расширяются, а рот приоткрыт от недоверия.
— Сорен не будет иметь права голоса, — она сжимает мою руку в своей.
Мое сердце замирает под гигантским воображаемым якорем, к которому она меня привязывает.
— О чем, черт возьми, ты говоришь? — клянусь, она начинает сходить с ума.
— Джиневра. Твой отец работал на мафию Моретти. Поэтому они всегда платили по нашей ипотеке. Сорен один из них.
Мафия? Не может быть. Сорен не похож на гангстера. Я смотрела настоящие криминальные сериалы о мафии. Нет. Я качаю головой в недоверии. Хотя на дне
