похоже на спальню Александра. В этой постели приятно лежать. Слишком расслабляет. Нежная простыня, невесомое одеяло, подушки, словно облака, натянутые золотым шелком, и бархатное изголовье.
Рядом тумбочка, на которой стоит стакан с водой. Предпринимаю вялые попытки дотянуться до него. К счастью, успешно. Осушаю в момент, продолжая восхищаться красотой комнаты до тех пор, пока воспоминания ночи не нахлынули как волна.
Головная боль не отстает. Я плюхаюсь обратно в кровать и стыдливо зарываюсь в одеяло, предчувствуя, насколько пунцовой сейчас стала. И это пока что в отсутствие Алекса.
Да как я могла заблевать его кроссовки? Мне в жизни не заработать на них!
Слышу щелчок, кажется, открылась дверь. В комнату проходит грех моих фантазий или страшных снов. Я радуюсь, что одета, только не сразу понимаю, что одежда на мне не моя. И количество этой одежды слишком ограниченно и, кажется, чего-то важного не хватает. А, впрочем, и не кажется.
Здесь явно чего не хватает.
— Доброе утро, Катя. Рад, что ты уже проснулась, — мускулистое тело обтянутое футболкой нарочно решило вывести меня из равновесия лежачего положения, в ту же секунду, как Грэх вошел в комнату.
Я сглотнула, осознав, что не дышала несколько секунд, заострив внимание на спортивных штанах, обтягивающих там, где совсем не стоило бы. Да, Грэх по-прежнему шикарен, даже с таким суровым взглядом. И особенно в штанах, в которых ярко вырисовывается член, словно на нем нет трусов. ( На минуточку, как и на мне!?)
Но ко всему прочему он держал подстаканник с двумя стаканами кофе и крафтовый пакет с выпечкой, аромат которой принялся изводить мои проголодавшиеся рецепторы.
— Как себя чувствуешь?
— Я, ну…кажется, опозорена, — мой взгляд все никак не хотел отрываться от этого безобразия ниже пояса. Позориться так до конца.
Алекс ничего не отвечает, только буравит меня темным взглядом, не оставляя мне маневра скрыть хотя бы свой стыд, отпечатанный на лице.
— Где я?
— В отеле. Домой было уже не попасть. Мосты.
Он ставит кофе и выпечку на стол, а сам подходит ближе, но сесть на кровать не решается. Даже на расстоянии чувствую его аромат затмевающий булочки в пакете. Ммм… Такой свежий, сильный, манящий. Хотя если он в спортивном костюме, то, похоже, был на пробежке. Но пахнет аки бог…Бог кондитерских изделий. А чем пахнет от меня?
Боже, да меня же вырвало!
Закатываю глаза в желании провалиться под землю, ну или хотя бы под одеяло. Я когда-нибудь забуду о случившемся?
— Ты … вы что, раздели меня?
— Я переодел тебя. Тебя ведь вырвало, не помнишь? Как только мы зашли домой, ты спросила где душ, не раздевшись, вошла в кабинку и включила воду, ну а после тебя вырвало. Пришлось тебя раздеть. И после случившегося можешь смело перестать мне выкать.
— О Господи, — я пытаюсь спрятать свое лицо в ладонях… ну до чего же стыдно. — Зачем…
— Что зачем?
— Забрали меня. Я от этого позора не отмоюсь. Сколько я должна за химчистку кроссовок или ковров?
— Ты ничего ты не должна, успокойся. Ну, возможно, ужин.
— Ужин? Дайте угадаю, вы меня не приглашаете, а намекаете, что я должна его приготовить?
— Естественно. Макароны по-флотски ты мне так и не приготовила. Но завтрак, как видишь, с меня. Я бы свозил тебя в кафе, но, к сожалению, мне скоро на работу. Нужно успеть помыться. В отеле есть свой фитнес-центр. Нужно поддерживать себя в форме, где бы ты ни был.
— Ясно. Сколько у меня есть времени на сборы? Я могу умыться или мне стоит взять кофе и бежать?
Желательно в другую страну!
— Катя, ты можешь позавтракать, принять душ и спать дальше. Либо сделать все то же самое, но в другом порядке. Но если первым выберешь завтрак, то я составлю тебе компанию.
— Тогда я сейчас бы не отказалась от кофе.
— Аспирин нужен?
— Нет, я нормально себя чувствую, не считая давящего позора на голову.
— Еще бы, — хмыкнув, протягивает стакан и пакет с выпечкой. Улыбка вырвалась непрошено, когда в пакете обнаружила любимый синнабон. — Крошки в постели разрешаются. Все равно здесь убираются по утрам. Чего бы не накрошить?
— Да вы сама доброта, мистер Грэх.
Оборотень садится на кровать и пьет кофе со мной так, словно мы это делаем каждое утро. Только оба молчим, он смотрит пристально, из-за этого булочка перестала вызывать аппетит. Я боюсь поперхнуться.
— Ну что? — не выдерживаю я. — Есть что сказать говорите сразу! А то я боюсь подавиться. Вы так смотрите!
— Как?
— Вы знаете как! — он улыбается, но это не улыбка из разряда счастья или хорошего настроения. Улыбается аки серийный маньяк, заманивший девчонку булочкой и свежим кофейком. — Словно хотите меня… — в дверь постучали, и я замолчала. Алекс перевел на меня безумный и пылающий взгляд. Снова стук и взгляд становится яростным, словно это я стучу, еще и по его голове. — Я хотела сказать, словно хотите меня отчитать, а может и прибить. Вы открывать не собираетесь?
— Это не к нам. Напомни, почему я должен тебя отшлепать?
— Я не…не, — чертов синнабон! Почему его крем решил потечь именно сейчас? — Отшлепать?
— Ты сама так сказала.
— Я? — рыться в сказанном минутой ранее крайне тяжело. Да, я могла такое ляпнуть. Я же думала об том вчера! Ну хоть что-то я помню. — Я сказала прибить. За испорченные кроссовки в смысле. Вдруг они были в единственном экземпляре или… не знаю, мыслей нет больше. Только стыд. Тошнить на вас и при виде вас не входило в мои планы.
— Я же сказал, забудь. Ешь спокойно.
Счастливая, что не придётся платить за кроссовки, я, наконец, надкусываю еще теплую булочку, из которой лезет крем еще сильнее. Так вот, крем в отличие от крошек не стряхнуть.
Беру булку в другую руку и оглядываюсь в поисках салфетки. Не об простыню же вытирать, а слизывать так вообще некрасиво.
Алекс смотрит на все это, странно лыбится, но подсаживается ближе, садится по-мальчишески подперев под себя ногу и берет меня за руку. Смотрит недолго и решает слишком быстро провести языком по ладони, пока я от возмущения не могу вымолвить и слова. Он улыбается. Его явно забавляет эта ситуация и моя реакция.
— Какая ты сладкая, Катя.
— Это
