— Что им требуется?
— Ублюдки.
Они объехали площадь с высившейся посреди нее массивной колонной и свернули за угол. Уоллис вдавил педаль газа, борясь с крутым подъемом. Высоко над головой виднелся металлический мост, к нему вел подъемник.
— Элевадор-ду-Карму, построен Раулем Мюнье де Понса. Можно подняться от Байши до Шиаду, ног не натрудив.
Свернули направо и продолжали движение вверх. Анна с трудом справлялась с нахлынувшим обилием новых впечатлений. Опять полиция в хаки, пистолеты в кожаных кобурах. Черные витрины с золотыми надписями. Жерониму Мартинш. Cha е café. Chocolates (Чай и кофе. Конфеты). Широкие тротуары, черно-белый геометрический узор. Еще один поворот. Еще один крутой подъем. Обогнали трамвай, скрипящий, стонущий на спуске. Темные бесстрастные лица приникли к окнам. Уоллис протянул руку перед грудью Анны, ткнул в ближайшее к ней окно: внизу распахнулся район Байша, красные кровли. Крепость все еще окутана дымкой, но сейчас они на одном уровне с ней, только по другую сторону долины.
— Самый прекрасный вид во всем Лиссабоне, — похвастался Джим. — Теперь покажу вам посольство — и на пляж.
Они свернули налево возле массивного сводчатого собора о двух шпилях.
— Базилика Ла Эштрела, — пояснил Уоллис. — Ее построила в конце восемнадцатого века Мария Первая. Королева дала обет построить собор, если у нее родится сын. Сын родился, принялись за строительство, но мальчик умер от оспы, когда собор еще не успели достроить. Еще два года провозились, пока закончили. Бедный малыш. Это и есть Лиссабон.
— В каком смысле?
— Печальный город… Хорош для меланхоликов. Вы как, склонны к меланхолии?
— К меланхолии? Вот уж нет. А вы… мистер Уоллис?
— Джим. Зовите меня просто Джим.
— Не похоже, чтоб вы склонялись к меланхолии, Джим.
— Кто, я? Да нет. Для печальных раздумий время требуется, а где его взять? Да и о чем грустить? Война как война. Поехали, глянем на противника.
Он завернул за собор, поднялся на небольшой взгорок и снова спустился в Лапа. Автомобиль неспешно и тихо въехал на маленькую площадь, где за высокой оградой и коваными железными воротами стоял изрядных размеров особняк. Две финиковые пальмы украшали сад, по стенам карабкались, обрамляя окна, пламенно-пурпурные бугенвиллеи. Отсюда, поверх крыш нижележащих домов, просвечивала синева Тежу. Впервые Уоллис не нашелся что сказать. Проехал молча вниз под горку, свернул налево и примерно через сто ярдов с облегчением указал кивком головы на другой холм с расположившимся на нем вытянутым розовым зданием под знакомым флагом — «Юнион Джек».
— Соседи мы с ними, — пробурчал он. — В посольство я вас не повезу. Там вечно ошиваются буфуш, высматривают новые лица и быстренько доносят германцу.
И еще раз вниз под горку, теперь они вынырнули возле доков Сантуш. Уоллис повернул направо, вдоль берега Тежу, устремляясь за пределы ее устья. Дальше дорога тянулась вдоль побережья, а рядом — железнодорожные пути.
Возле Каркавелуша, у огромного старинного бурого форта, они отвернули прочь от моря, проехали через центр города и выскочили с другой стороны, перед большим, мрачного вида зданием, которое в гордом одиночестве стояло позади высокой стены. Окна здания укрывала тень двух старых пиний. Уоллис погудел, из-за кустов вынырнул садовник и поспешил распахнуть ворота.
— Дом Кардью, — сообщил Уоллис. — Вашего босса в «Шелл». Однако сперва нужно показаться другим боссам — Сазерленду и Роузу.
Уоллис подхватил багаж Анны, поднялся на крыльцо, позвонил и, оставив вещи на крыльце, вернулся в машину и дал задний ход. Горничная отворила дверь, занесла чемодан внутрь и повела Анну по коридору в сумрачную комнату, где ее ждали двое: один немолодой мужчина курил трубку, другой — сигарету. Горничная впустила Анну и закрыла дверь. Мужчины поднялись, приветствуя ее. Высокий и худощавый, с прилизанными темными волосами — Ричард Роуз. Другой, ростом пониже, с густыми черными волосами, по-юношески волнистыми, назвал только фамилию: «Сазерленд». Оба сидели без пиджаков, в комнате было жарко и душно, хотя большие окна с видом на лужайку были приоткрыты.
Сазерленд пристально изучал Анну из-под кустистых бровей. Под голубыми глазами — темные набрякшие мешки. Кожа его казалась нездоровой, мучнисто-бледной. Вынув изо рта трубку, он указал ее черенком на стул.
— Уоллис, однако, не слишком спешил, — проворчал он.
— Насколько я поняла, он хотел сначала показать мне город, сэр.
Сазерленд пососал трубку. Губы, сомкнувшиеся на черенке трубки, тоже были нездорового оттенка, почти сизые. Сдержанный, закрытый человек, взгляд без выражения, губы неподвижны, ни жестом, ни словом не выдаст себя. «Ящерица», — подумала Анна.
— Таких, как вы, тут называют мурена, — заговорил Роуз. — Темная. Смуглая.
— В отличие от лоура, — подхватила она. — Блондинки. Сногсшибательной.
Ее реплика не пришлась по душе Роузу. Вероятно, показалась слишком бойкой для первого знакомства. Сазерленд все время улыбался, но лишь краешком губ. Только и разглядишь, что темное пятно слева на одном из передних зубов, — курить надо меньше.
— Я предупреждал, что знанием португальского не следует хвастаться тут, в Лиссабоне, — заговорил Сазерленд, и голос его исходил откуда-то из глубины гортани: губы слегка раздвигались, чтобы пропустить слова, однако сверх того не шевелились и никак не участвовали в акте речи.
— Извините, сэр.
— Это место… Лиссабон, — уточнил он, — это опасное место. Надеюсь, Уоллис вас предупредил. Для неосторожного новичка, для беспечного человека… Вероятно, вы решили, что худшее уже позади, раз мы высадились и закрепились в Нормандии, однако наши люди и на земле, и на море все еще продолжают погибать. Будет еще немало решающих, критических схваток, и наша разведка здесь, в Лиссабоне, должна постараться свести жертвы к минимуму, а не усугублять их своим легкомыслием.
— Разумеется, сэр, — подтвердила Анна, думая про себя: что за напыщенный глупец!
— За информацию всегда приходится платить. Активно действует рынок, причем с обеих сторон. Невинных, ни к чему не причастных тут нет. Все покупают и продают. Горничные, официанты, министры, бизнесмены. Сейчас тут стало потише и поспокойнее, большинству эмигрантов удалось выехать, так что слухи распространяются быстрее и более прямыми путями, легче стало бороться с дезинформацией. Экономическую войну мы выиграли, Салазар уже не боится нацистской оккупации и решился закрыть вольфрамовые рудники. Теперь надо проследить за тем, чтобы немцам не достались какие-либо другие полезные ресурсы. Картина стала более ясной и отчетливой, количество игроков сократилось, меньше проблем и осложнений, однако игра становится все утонченнее и хитрее, потому что наступил эндшпиль. Вы играете в шахматы, мисс Эшворт?
Она кивнула, завороженная обликом своего наставника: неподвижное и все же напряженное, неистовое лицо. Пульс участился, кровь быстрее обращалась в ее жилах теперь, когда она соприкоснулась с подводными течениями, с настоящей жизнью. Ее подготовка сводилась в основном к теории, но сейчас за считаные минуты новый мир распахнулся перед ней: и новый для нее город, Лиссабон, и самая суть тайной работы разведки. Неслыханная привилегия — быть посвященной в то, чего почти никто не знает. Лицо Сазерленда отчасти скрывал вившийся из трубки дым, голубые кольца нанизывались на солнечный луч, сумевший таки проникнуть между ставнями, и растворялись, поднимаясь к высокому потолку.
