Миссис Эспиналл вошла в комнату дочери лишь спустя пятнадцать минут, когда собранный чемодан уже стоял посреди комнаты. Все следы Андреа, ее жизни в этой комнате были стерты.
— Собралась? — вздохнула мать. — Ты же только в субботу уезжаешь.
— Надо быть организованной.
На лице матери не отражалось никаких чувств, возможно, потому, что чувств было слишком много, поди разберись.
Добро пожаловать в сложный взрослый мир.
Глава 7
Суббота, 15 июля 1944 года, аэропорт Лиссабона
Самолет приземлился в Лиссабоне в три часа дня. Первый в жизни перелет, адреналин еще гуляет в крови. Дверь самолета распахнулась, и Андреа качнулась назад под напором жары, запаха раскаленного металла, дегтя, испарений авиационного топлива. Крепко сжимая в руке солнечные очки в белой оправе — прощальный дар матери, чтобы уберечь глаза от южного солнца, — «Анна Эшворт» сделала первые шаги по чужой земле.
Распахнутое пространство аэродрома было сплошь залито солнцем. Жара повисла легкой дымкой, искажая очертания предметов. Изгибались стволы пальм ближе к верхушкам, почва под ногами сверкала словно зеркало. И никакого движения, даже птицы замерли: жара.
Новый аэропорт построили всего полтора года назад по строгим фашистским правилам: прямые жесткие линии, над всеми строениями возвышается главное здание с контрольной башней, утыканной антеннами. Вооруженная полиция обходит залы ожидания, пристально всматриваясь в пассажиров, а те стараются не глядеть ни на представителей власти, ни друг на друга, хотят спрятаться в себе, раствориться. Смуглое лицо в очках с белой оправой бросалось в глаза, и таможенник подозвал Андреа к себе, чуть присогнув два пальца с зажатой между ними дымящейся сигаретой.
Темными глазами с длиннющими ресницами таможенник следил, как девушка открывает чемодан, под густыми усами не разглядеть было его хищных губ. Проходили мимо другие пассажиры, воровски поглядывая на содержимое ее чемодана, распотрошенное таможенником. Он и белье потряс, и книги пролистал. Закурил очередную сигарету и стал прощупывать швы чемодана, непрерывно сверля взглядом «пациентку», а та, утомившись, отвернулась, стала рассматривать опустевший зал. На дело своих рук офицер не смотрел, его куда больше интересовали бедра и бюст девушки. Андреа нервозно улыбнулась ему, и таможенник улыбнулся в ответ, выставляя коричневые и черные пеньки сгнивших зубов. Ее передернуло. Грустные глаза таможенника освирепели, он выскочил из-за перегородки и размашисто двинулся прочь, жестом приказав ей запаковать оскверненный чемодан.
У выхода ее ждал человек, в чьей национальности никто бы не мог усомниться: светлые волосы гладко зачесаны назад, топорщатся тоненькие светлые усики, и — жара не жара — школьный галстук под твидовым пиджаком. Ему бы еще свисток на шею повесить, и пусть скликает мальчишек на футбол.
— Уоллис, — представился он. — Джим.
— Эшворт, — заученно ответила она. — Анна.
— Отлично. — Он забрал у нее чемодан. — Что-то вы долго там.
— Знакомилась с национальными обычаями.
— Ясно. — Вряд ли он понял, что она имела в виду, но бодрости не терял. — Отвезу вас к Кардью в Каркавелуш. Вас ведь предупредили?
— А что, могли и не предупредить?
— У нас тут проблемы со связью, — признался Джим.
Забросив ее чемодан в багажник черного «ситроена», Джим сел за руль и тут же предложил своей спутнице сигарету.
— Называется «Трэш Винтеш». Недурные, честно. С «Вудбайнз» не сравнить, ясное дело.
Оба закурили, и Уоллис на приличной скорости врезался в лиссабонскую жару. В этот час дня улицы были совершенно безлюдны. Высунув руку из окна, Уоллис исхитрился кинуть взгляд на коленки своей спутницы.
— Впервые за границей? — уточнил он.
Она кивнула.
— Ну и как вам?
— Я думала, тут все… древнее.
— Сплошь новостройки в этом районе. Салазар, здешний лидер, изрядно наживается на нас… и на фрицах тоже, ну, знаете, вольфрам, сардинки и прочее. Он может себе позволить построить новый город, новые дороги, стадион, целые районы, их тут называют байру. Поговаривают даже насчет строительства моста через Тежу. Погодите, пока не доберемся до центра. Сами увидите.
Шины «ситроена» взвизгнули, когда машина обогнала запряженную мулом повозку. В повозке ехало восемь человек, стучали по щебенке деревянные колеса. Собаки, привязанные длинными веревками к задней оси, плелись, свесив языки и стараясь держаться в тени. Широкие темные женские лица склонялись к земле, ни на что не глядя вокруг.
— Поедем живописной дорогой, — предложил Уоллис. — По холмам Лиссабона.
Когда они сворачивали на Праса-де-Салданья, на крутом повороте Анна — Андреа приучилась даже мысленно именовать себя Анна — привалилась к Уоллису, их лица оказались очень близко, и она с девчоночьим удовольствием разглядела в глазах водителя отнюдь не профессиональный интерес. На длинной прямой улице Уоллис прибавил скорость, мелькнули над головой провода, слегка подбросило на трамвайных путях, проложенных по щебенке. В мареве жары колебались где-то далеко вверху подступы к крепости Сан-Жоржи. Они въехали в район, похожий на пострадавшие от бомбежек кварталы Лондона: даже уцелевшие дома были заброшены и медленно угасали, трава проросла сквозь щели в стенах и крышах, известковые фасады облупились.
— Это Моурариа, тут они все сносят и будут строить заново. По ту сторону холма Алфама — в пору мавританского владычества самый был престижный район Лиссабона, вот только мавры отсюда ушли еще в Средние века. Землетрясения их напугали. Этот квартал — один из немногих, переживших «большой толчок» в тысяча семьсот пятьдесят пятом году. До сих пор тут полно арабов, все равно что в медине, и не слишком-то гигиенично. Знаю, о чем говорю, я до прошлого года сидел в Касабланке.
— И что вы там делали?
— Чего я там только не делал…
Они выехали на площадь, к большому, крытому железной крышей рынку. Здесь патрулировала конная и пешая полиция. Дорога была усыпана щебнем, выбитым, вырванным из побитого оспинами тротуара. Manteingaria — мясная лавка на углу — почти уничтожена, ни в окнах, ни в двери не уцелели стекла, но две отважные женщины внутри уже подметали осколки. Сорвали и вывеску с магазина, однако два слова еще можно было прочитать: carnes fumadas — копчености.
— Праса-да-Фигейра. Нынче утром тут был бунт. В manteingaria продавали шорисуш — колбаски — с опилками внутри. Люди и так затянули пояса, Салазар почти все продает на вывоз, фрицам. Вот местные ребята и разъярились, коммунисты подослали провокаторов, явилась конная жандармерия. Полетели головы. Здесь, в Лиссабоне, война идет сразу на два фронта. Мы боремся с немцами, Estado Novo пытается удержать под контролем коммунистов.
— «Эштаду Нову»?
— «Новое государство», так окрестил свой режим Салазар. В общем-то не слишком оно отличается от рейха тех гадов, с которыми нам пришлось воевать. Тайная полиция — PVDE, Служба государственной безопасности, — выученики гестапо. На каждом шагу так и кишат буфуш — осведомители. А тюрьмы… Вот уж где не место белому человеку, страшная вещь эти португальские тюрьмы. У них одно время и концентрационный лагерь был, на островах Кабо-Верде. Таррафал. Они прозвали его Frigideira — сковорода, а по мне, так адская сковорода. А вот Байша, деловой квартал. Маркиз де Помбал полностью отстроил этот район после землетрясения. Тоже крепкий орешек, этот маркиз. Португальцам такие требуются… время от времени.
