в сарае, а крысы, сновавшие в завалах всяческого хлама, внезапно превращались в невидимок. Тогда она переводила взгляд на выход из сарая, желая убедиться, что небо все еще на месте, но через несколько секунд исчезало и оно, и Перкин говорил, что пришло время выпить чаю, но на пути домой их тени тоже исчезали, словно хозяева их больше не ходили по земле.
Бриджет и Лили долго шагали в темноте, разглядывая одинокие звезды в небе. Их животы разнылись от съеденных желтых яблок, и им хотелось лечь и отдохнуть, но они все шли и шли вперед в своих разорванных туфлях. Воздух был стоячим и холодным. Примерно через полчаса до них донесся знакомый звук – женские голоса, слившись в песне, прославляли Бога. Лили придержала Берти, они замерли на каменной тропе и прислушались. Церкви видно не было. Казалось, что поют деревья. Но впереди вдруг что-то загорелось, и этот свет выхватил из темноты горбатый силуэт большого дома.
По-прежнему придерживая Берти, они решительно зашагали в ту сторону. Чем ближе они были к этому дому, тем больше обе жаждали найти приют – чтобы кто-нибудь там сжалился над ними, накормил их и согрел.
Пение прекратилось. Перед ними высилась деревянная дверь, усеянная железными шляпками гвоздей. Рядом, воткнутый в толстое металлическое кольцо на стене, горел факел – именно его свет привлек их сюда. Бриджет встала на цыпочки и изо всех сил постучала в дверь.
Наверху рядом с дверью была железная решетка. Девочкам не хватало роста, чтобы достать до нее, но вскоре они услышали приближающиеся шаги. Они отошли в сторону и стали ждать. За решеткой возникло лицо монахини, подсвеченное вяло горевшей свечой, сморщенное под платом, как съежившееся на морозе яблоко, с бегающими туда-сюда глазами. Она пыталась разглядеть, кто там за дверью, но ничего не видела из-за темноты.
– Кто там? – спросила монахиня.
Лили почувствовала, как задрожала Берти, и долгий вопль, который она издала, был очень жалостливым. Услышав нежданный крик овцы, монахиня изумленно спросила:
– Томас? Ты ли это? Покажись. Я не открою, пока не увижу тебя.
Лили посмотрела на Бриджет – они задумались, кому из них заговорить и что сказать. Очерченное решеткой лицо монахини, которое глядело с испугом, казалось им чем-то жутким, поэтому им захотелось уйти, но мысль о еде и крове не давала им сдвинуться с места.
Лили взяла Бриджет за руку и сказала:
– Сестра, мы заблудились в темноте. Мы пытались добраться до Болдока, но не понимаем, куда идти.
– Болдок? – удивилась монахиня. – О чем это вы? Я вас не вижу. Вы дети?
– Да. Нам всего семь, – сказала Лили. – Откроете нам, пожалуйста?
– Вас там семеро, говорите? И что там за животное кричит? Здесь все-таки священная обитель нашего ордена…
– Нас не семеро, – сказала Лили. – Нас всего двое, и с нами питомец. И мы умираем от холода. Пожалуйста…
– Я вас все еще не вижу. Покажитесь.
Они шагнули в сторону, чтобы быть поближе к свету факела. За спинами их поднялся ветер, из-за чего кроны платанов закачались в свете звезд. Дверь приоткрылась, и за ней обнаружилась монахиня в длинном одеянии и с догорающей свечой в руке. Опасаясь, что она захлопнет перед ними дверь и они вновь останутся ни с чем, Лили и Бриджет проскочили мимо нее, утянув за собой и Берти. Увидев овцу, монахиня в ужасе отшатнулась, словно Берти была львом.
– Господи, помилуй! – воскликнула она. – Это что еще такое?
Берти все блеяла и, высвободившись из хватки Лили, которая держала ее за уши, принялась бегать кругами по помещению, в котором они очутились – это был огромный холл с каменными стенами.
Лили припустила за ней следом, а Бриджет залилась смехом, и эти непривычные звуки вскоре привлекли в комнату не то пять, не то шесть послушниц, которые теперь стояли и в замешательстве наблюдали резкую перемену в привычной обстановке, в остальное время совершенно предсказуемой.
В огромном помещении тлел камин, все еще отдававший тепло, и Бриджет подошла к нему, опустилась на колени рядом и вытянула заиндевевшие от холода и зудевшие от сока желтых яблок руки. Но почти сразу монахиня, которая открыла им, рывком поставила ее на ноги, и красно-белый чепец был сдернут с ее головы.
– Корам! – сказала монахиня, с презрением разглядывая чепец. – Так вы воспитанницы Корама. Что, во имя всего святого, вы здесь делаете?
– Мы замерзли, – ответила Бриджет, – и туфли у нас порвались.
– Это я вижу! Полагаю, вы беглянки. Верно?
– Мы пытались отыскать дорогу в Болдок, – сказала Бриджет.
– Вы это уже на входе сказали. Что за чушь вы несете? Болдок очень далеко отсюда.
В этот момент в холл вошла высокая монахиня. Все сестры повернулись к ней, пока она вбирала в себя странное зрелище, которое являла собой Лили, что сражалась с Берти, не желавшей даваться ей в руки.
– Сестра Мэри-Джейн, – сказала новоприбывшая, – будьте любезны, объясните мне, что здесь происходит.
Монахиня, державшая Бриджет за шкирку, смиренно поклонилась и сказала:
– Мать-настоятельница, я виновата. Это я их впустила…
– Две маленькие грешницы из Госпиталя для найденышей и овца! Удачное приобретение в зимний вечер, надо сказать. Сестра Маргарет, ступайте и велите Томасу забрать овцу и запереть ее в загон, а вы, дети, сейчас же подойдите и преклоните передо мной колена, и я решу, как с вами быть.
Лили увидела, как Бриджет заставляют склониться перед матерью-настоятельницей, и почувствовала, что ее накрывает невыносимая усталость. Ей вспомнился мшистый склон, где они высасывали росу из травы и где им явилась Берти, и она пожалела, что они не остались там и не забылись сном без снов, прижавшись к свалявшемуся боку своего питомца.
Теперь и она опустилась на колени.
– Если вы не против, мать-настоятельница, – раздался голос сестры Мэри-Джейн, – я думаю, нам нужно велеть Томасу сейчас же подготовить телегу и отвезти детей обратно в Лондон.
– Я против, сестра, – сказала мать-настоятельница. – Мы проявим милосердие. Ибо таков наш путь. Вы голодны, дети?
– Да, – сказала Бриджет.
– И, вероятно, утомились?
– Мы хотели поспать в моей комнате в доме у мистера и миссис Инчбальд. В той комнате, где я говорила с луной…
– О, ты говорила с луной. Еще и язычница, значит – впрочем, сейчас это не важно. Вот что вас ждет. Вас накормят ужином. Мы найдем пустую келью, где вы сможете поспать. Но завтра вы это отработаете.
Услышав это заявление, сестры тихо зашептались, после чего одна из них закашлялась. Когда кашель прекратился, Бриджет спросила:
– Что нам нужно будет делать?
– Заняться стиркой. У
