погорим о наших делах? – сказала мне Ника.
Да. Дела. Дела. Дела.
Дела я всегда рассматриваю, как войну за выживание.
И моя жизнь, как и у всех, это всегда – война и мир.
Война…
Белые Ангелы Смерти и Чёрные Всадники Апокалипсиса.
Кто кого.
Я в этот раз был в команде Ангелов Смерти и резали мы ремни из Черных Всадников и не было им пощады ни днём, ни ночью. В этой жизни всё было вот так. Может, в следующей будет по-другому, но точно не в этой.
Я вспомнил войну. За одно мгновение. Как вспышка света, война озарила мою память. Я люблю себя того, которым я был на войне. Это была моя война. Майн камф. Моя, прекрасная, кровопролитная, жесточайшая и сумасшедшая, но настоящая война!
Мой прадед, Максим Голубев, погиб во вторую мировую. В 34 года. Красивый молодой мужчина, офицер, военный лётчик, награды, звания, нашивки за ранения. Юным парнишкой, почти ещё мальчик, он стал героем Национального Фронта Испании, потом были Халхин-Гол, Финская и Вторая Мировая. Он майор, командир летного полка и ему запрещалось делать боевые вылеты. Но германские асы давили нас в воздухе. И мой прадед вылетал и вылетал на боевые рейды с товарищами командирами раз за разом. В бой идут одни старики. Громили врага. Его никто не мог подбить. Он даже стал легендой у немцев. И они ему организовали специальную ловушку и с земли расстреляли его истребитель. Он катапультировался. Плен. Но его знала и уважала вся боевая лётная Германия. Поэтому он стал вольнонаёмным рабочим слесарем при концлагере Дахау недалеко от Мюнхена. Но, организовал там интернациональную партийную коммунистическую ячейку сопротивления, был сдан предателем и заживо сожжен в печи паравоза.
И я всё думал с детства о прадедушке. Мне хотелось, как он быть боевым офицером и героем фанатично любящим и защищающим свою Родину.
Офицером я не стал. И героизм меня не коснулся.
Я стал сержантом боевой разведки – безжалостным головорезом, диверсантом, губителем, мучителем чёрных исламистских террористических душ. Прадед – истребитель чёрных мессершмиттов и я – истребитель чёрных душ боевиков.
Я думаю, что я и есть прадед – его душа теперь в моём теле. Мне всегда хочется думать именно вот так. Но это вряд ли.
И звали нас – «Белые Ангелы Смерти» или просто БАС. И не было нам равных.
БАС – это специальное карательное подразделение военной разведки. И как-то террористы взяли наших. Группу гражданских – женщин и детей. Мы просили их по связи вернуть всех. Предлагали большие деньги. Но у них в плену были жёны и дети наших боевых товарищей. Так получилось. И эти нелюди их пытали, убили и осквернили их тела. И мы пошли к ним в гости. С миром и любовью. Такая маленькая несогласованная с Центром операция на трое суток. Да кто об этом узнает? Точно – никто.
Мы зашли в ущелье, а там три кишлака друг за другом вглубь. Были эти кишлаки родным домом этих террористов и были они там на отдыхе. Через трое суток не осталось ни одного человека в кишлаках – ни женщин, ни детей, да и террористов не осталось. Мы были все в крови, грязи, смотрели на этот мир конченными обезумевшими глазами. Две трети нашего состава полегло в этих кишлаках и этом, теперь, проклятом ущелье.
В Центре на второй день нашей карательной миссии узнали про наши выходки и была предпринята войсковая операция по нашему пленению или уничтожению. Это как бы получилось. Они решили не церемониться. И правильно. Мы уже не были людьми.
Но мы устали. За трое суток без сна и отдыха, мы просто падали с ног. Мы сделали свое дело и нам было всё равно. Мы просто дали своим нас пленить.
Нас взяли и вывезли. Мы предполагали, что нас расстреляют без суда и следствия. Но даже суда, трибунала, не было. Вроде как сам Первый узнал про нас и простил. Лично простил. Я был лишён всех наград и отправлен домой. Мне было тогда, как сейчас Нике – чуть больше двадцати. Потом год госпиталя. Не то чтобы психушка, но близко. Теперь я здоров. Наверное. Так иногда, правда, хочется кого-нибудь убить. Но это не навязчиво. Терпимо.
– Э, ты слушаешь?!
– Да, я с тобой, Ника, говори, говори!
Ника рассказала, что в коттедже живут восемь девушек, ещё несколько девчат приходят к ним, но не в гости. А в коттедже у них вебкам бизнес и они себя называют вебкам модели.
Девушки транслируют в живую кто порно, кто эротику, кто не раздевается вообще, а просто общается с пользователями, как они их называют, мемборами.
И что девчатам в дом нужен мужчина, мужские руки, мужские энергии. Они уже долго искали и вот по рекомендации меня и пригласили. И сегодня будет торжественный обед или ужин, это уж как получится, по поводу моего приезда и соберутся по возможности все девчата и будут говорить со мной. И что всё обсудят и примут решение, подхожу я им или нет и мне надо принять решение – буду ли я у них жить и помогать им по дому и по их делам. Я должен всё узнать и принять решение. У них жизнь специфичная и работа специфичная, ну очень специфичная жизнь и работа. Работа-жизнь на порно-эротических сайтах живого общения, на мать его – вебкаме.
Но что мне сказать Нике?
Я знал про эти сайты.
Я любил эти сайты и ненавидел их.
Когда-то у меня было очень много секса реального, и я, как поёт один артист, просто затрахался трахаться, я – пресытился реальным сексом. Тогда я погрузился с головой в секс виртуальный. И мне виртуальный секс стал нравится больше, чем реальный.
Вроде японцы признают эти вебкам-порно сайты чуть ли не национальным бедствием. Люди перестают заводить реальные семьи. Сидят и виртуально строят свою любовь, свой секс, свои отношения. А с приходом новейших технологий виртуальный секс становится всё более и более реальным, виртуальный секс более реальный, чем реальный. Вот такие жизненные дела и стилистические фигуры речи.
И вот я, волею судеб, как-то попал на эти сайты и пропадал там достаточно долго. Но потом и это стало мне надоедать, и я с них ушёл.
Я уже про эти сайты стал забывать, но получается, что я попал в самую гущу этого явления!
– Николас, ты снова не со мной, так вот, сайты…
– Ника, вот я историю вспомнил из своей жизни
