заявить о своем праве на Гебридские острова [38], где исландские первопоселенцы обосновались до того, как добрались до Исландии. Докладчик в конце выступления сообщил, что уже подготовил аналогичные предложения об аннексии Гренландии, Ньюфаундленда, Нью-Йорка, западного побережья Норвегии и всей Ирландии. Обсуждение дела было отложено.
И вот теперь слово взял министр юстиции:
– Достопочтенный председатель парламента, сейчас я хотел бы внести на рассмотрение законопроект о предоставлении гражданства…
На этой фразе по залу заседаний прокатился шум задвигавшихся стульев. Лео перевесился через перила, чтобы посмотреть, что там происходило. Депутаты покидали зал – время давно перевалило за кофейную паузу. Кое-кто все же остался на своих местах, и Лео показалось, что эти оставшиеся ожидали продолжения речи министра даже с некоторым предвкушением. Когда тот снова заговорил и начал зачитывать имена счастливчиков, Лео почувствовал, что ему стало трудно дышать. Сердце колотилось в груди все быстрее и быстрее по мере того, как министр приближался к его имени. Поглубже вдохнув, Лео задержал дыхание…
– Лео Лёве получает имя Скатлагрим Квельдульвссон.
Воздух вырвался из легких Лео с такой силой, что все депутатское собрание задрало головы к гостевому балкону в поисках кузнечных мехов. Справившись с волнением и виновато кашлянув, Лео спрятался за колонной. Произошла страшная ошибка! Он не хотел, чтобы его звали Скатлагрим Квельдульвссон!
Когда министр завершил изложение законопроекта о новых исландских гражданах, Лео осторожно выглянул из-за колонны. Его взгляд в отчаянии прочесывал зал, пока не наткнулся на чиновника, принимавшего его заявление. Тот стоял в дверях соседней с залом заседаний комнаты, со своими кустистыми бровями и стопкой бумаг в руках. Лео не понимал, что ему делать. Подняв руку, он помахал чиновнику, но тот его не заметил. А привлекать к себе внимание всего честного собрания ему не хотелось – он и без того уж намозолил всем глаза. Если депутаты начнут отвлекаться на него, председатель может счесть это нарушением порядка и выгнать Лео из зала. И тогда все узнают, кто он такой. И тогда прощай его мечта об исландском гражданстве! И тогда никакой надежды, тогда он не сможет сделать все необходимое для того, чтобы зажечь жизнь в своем маленьком мальчике! Лео опустился на стул, обреченный отныне носить имя Скатлагрим Квельдульвссон. Это, конечно, если его заявление на гражданство вообще будет удовлетворено.
Заседание парламента продолжалось, теперь приступили к обсуждению озвученного законопроекта. Поначалу, похоже, ни у кого не было возражений. Один депутат спросил о некой женщине из Венгрии, которая, как ему было известно, подавала заявление. Почему ее нет в списке? Председатель порекомендовал депутату предложить поправку, если ему так важно, чтобы женщина стала исландкой. На этом прения, похоже, закончились.
Но в тот момент, когда председатель уже собрался вынести все на голосование, со своего места в зале начал подниматься человек – такой огромный, что Лео невольно задался вопросом, закончится ли когда-нибудь этот его подъем. На мгновение забыв о своем несчастье, он во все глаза таращился на человеческую гору, что, неуклюже переваливаясь, подошла к трибуне и оперлась на нее тремя пальцами там, где у министра юстиции умещалась вся ладонь. Таких людей Лео еще не приходилось видеть, во всяком случае, бесплатно, и он был не в силах оторвать от него глаз.
Председатель представил:
– Достопочтенный третий дополнительный депутат Скýли…
Тихонько рыкнув, гигант слегка склонил голову:
– С позволения господина председателя?..
Председатель кивком дал депутату слово. Гигант начал выступление с глубокого вдоха. Он долго-долго втягивал в себя воздух, впрочем, оставив в конце немного и для других присутствующих. Этот депутат произносил свои речи исключительно в стихах и был этим знаменит. Он заговорил, и под сводами исландского Áльтинга загромыхал его голос:
ПАРЛАМЕНТСКАЯ ВИСА
Вопрошаю в зале всех:
уж не брежу я ли?!
Имя Эгиля на смех
только что подняли.
Чужеземцу без стыда
не дадим резона
здесь бесчестить навсегда
славу Квельдульвссона.
Нам из гроба поднимать
ни к чему пиита,
славу древнюю марать —
тема будь закрыта!
В будущем про ваш ответ
фыркнут “Фи!” потомки.
Но сегодня “Нет, нет, нет!” —
Скули скажет громко. [39]
При этих словах среди немногих парламентариев, оставшихся в зале заседаний, пронесся недовольный ропот. Отвлекшись на шумный выдох Лео, депутаты, видимо, упустили нечто неподобающее, однако теперь, когда им было указано на это столь выразительным манером, они были просто обязаны отреагировать с полной решительностью.
Кровь призывала их к исполнению долга, к акту справедливости. Традиционный ритм исландской фéрскейтлы [40]напомнил им об их истинной природе, ведь это была песнь самой Исландии, и она зажгла их щеки праведным румянцем. Хотя Лео было трудно целиком осознать смысл висы, он все же знал язык достаточно хорошо, чтобы понять, что дела его плохи. А громовая декламация, по всей видимости, докатилась до кафетерии, потому что зал заседаний заполнился по новой в мгновение ока, так же как и список желающих выступить. Брат-близнец Храпна В. Карлссона закружил по залу, наполняя водой стаканы депутатов, готовых все как один высказаться, желавших все как один быть услышанными.
Министру все происходящее было совсем не в радость, и если бы мы не знали, что теория о вервольфах – чистейшей воды бредятина, то сейчас наступил как раз тот момент, когда он должен был бы впасть в звериное неистовство. Однако вместо этого он жестом подозвал к себе уже известного нам чиновника, и кустобровый крадучись начал пробираться в зал парламента. Он виновато протиснулся за сиденьями членов кабинета к министру, и они вместе принялись просматривать документы.
Лео вжался спиной в колонну – учитывая развитие событий, лучше не привлекать к себе лишнего внимания. Достопочтенные депутаты от всех округов и партий считали своим долгом выразить мнение. Один говорил исключительно вопросами:
– Ведет ли путь наш к благу? Удивительно ли, что мы сегодня задаемся этим вопросом? Чего стоит все наше наследство саг, если сюда со всего мира станут съезжаться разные проходимцы и брать себе имена наших знаменитых пращуров? Не собираются ли они устроить здесь новую эпоху заселения? Неужели сводным братьям Хьёрлейву и И́нгольву [41]суждено встретиться в телефонном справочнике, а не в обители бессмертных душ? Разве мы не должны ответить на это решительным “нет”?
Следующие три оратора были в основном с ним согласны, однако потратили немало пороха
