как он мог на самом деле, привязал Самчиш к ели, он плюхнулся рядом, взглянув на небо, редко закрываемое облачками. Обратив внимание на реку, его посетила мысль, что половина вещей свалилась в воду. От шипения пенящейся реки и струй, бьющихся о камни, Сертан помотал мордочкой, отползая подальше.
— Нет, туда я нырну в последнюю очередь.
Конь с пофыркиванием, обнюхивал еловые ветки и мотнув мордой опустил голову. Ослы, переговариваясь друг с другом, что больше напоминало жалобы, ходили из одной стороны в другую, но понимая, что далеко уйти не могут, возвращались на место.
— Самчиш, — Шараф повернулся к серому коню. — ты снаешь, что ты очень храбр?
Конь повернул к нему умиротворенную мордочку, словно понимая и принимая его речь как похвалу, но не придавая произошедшему особого значения.
— Я бы на твоем месте сапаниковал.
Конь мотнул головой, встряхнув темную гриву. «Не может быть. Уверен, ты тоже храбр. Просто, это чувство спрятано дальше, чем мы можем разглядеть», — словно слышалось утешающее замечание.
— Все так говорят. А на деле, мне шаль, что я не могу сащитить ни себя, ни кого-то еще. Даше дядя скасал: «Вишу, тут придется поработать. Работай Шараф, работай, по шисни тебе пригодится храбрость». И как думаешь, что я наработал?
Самчиш наклонил голову к опустившейся мордочке, пофыркивая большим, теплым носом. Заметив, что Шараф так и не обратил на него внимание, конь подтолкнул его носом и после некоторого времени, просунул мордочку между лапами и головой Сертана. Заметив плюшевый нос, тыкающийся в глаза, Сертан поднял голову, взглянув на выпрямившегося Самчиш.
— Снаю, нас шдут. Сейчас пойдем.
Конь фыркнул, словно выражая недовольство от непонятых слов и под вой ослов, пригородил дорогу.
— Ладно! — Воскликнул Сертан, подняв лапы. — Я снаю, что не так уш труслив и то, что я сделал мошно считать проявлением храбрости. Но я не считаю это такой уш храбростью. Просто спрыгнул на дерево чтобы подобрать мешки.
«Всего лишь спрыгнул?», — почувствовав призрачное разочарование в темных глазах коня, он добавил:
— Всего лишь! Почти не было страшно.
«Или же ты преодолел страх? Ведь именно это называется храбростью».
— А снаешь, — Шараф отошел в сторону от ели, под солнечные лучи и взглянув вверх, на обрыв, где виднелись две разговаривающие фигуры, которые, судя по размахивающим рукам, ссорились.
Одна из них взглянула в сторону реки и заметив машущего Сертана, указала на него. Ссора окончилась и обсудив что-то, они взмахнули ему руками, указав оставаться на месте и вскочив на оставшихся лошадей, покачиваясь, скрылись из виду.
— Видишь? — Шараф обернулся к Самчиш. — Они сейчас придут, — он подошел ближе к коню, спрятавшись в тени ели и немного подумав, потрепал животное по гриве. — Ты не просто храбрец, ты еще и хороший советник! — он снова посмотрел на коня, желая понять, что он скажет ему и понял четкое: «Раз уж я хороший советник, будь хорошим слушателем». — Что ше, — Сертан повернулся в сторону бушующей реки. — Посволь мне укротить реку.
Звяк, звяк, звяк. Шорх, шорх. Шумное течение билось о камни, вдалеке и с, позвякивающими пузырями воздуха, мирно плыло вдоль тихой речушки, проходящей через тоннель и вытекающей из-под него, отражая возвышающиеся по бокам, вершины. Под онемевшими лапами мешались камни и валуны, покрывшиеся склизким налетом. С приглушенным стуком, они переваливались в стороны, открывая заветный кусочек колышущейся ткани.
Сказать, что «кладоискатель» был рад находке? Еще как. За последние двадцать минут он не отыскал ничего более, но все еще плыл по каменному дну, в надежде найти хоть что-нибудь, подтверждающее не бестолково проведенное время в тихой, ледяной речке, занимаясь отмораживанием конечностей, хвоста и наростов.
Еще немного и под когтями уже открылся утонувший мешок. В нем поблескивали в, еле проникающих, солнечных лучах, деревянные столовые предметы, лежал рядом бурдюк, сухой паёк размок, уносясь с течением, хлопьями. Блестел лезвием охотничий нож с деревянной рукояткой, позвякивали о него стеклянные банки с размоченной пробкой.
Течение хорошенько потянуло в другую сторону. Хлопья бывшей еды потянулись в сторону вместе с кусочками ткани. Понимая, что его уносит от находки, Шараф с трудом махнул хвостом против течения и осознав, что оно становится сильнее, притягивая свежую, ледяную воду, с стуком камней, он вытащил мешок и завязав его, под бурление воды от помахивания хвостом, направился к берегу, на встречу ледяному потоку воды.
Всплеск и высунувшуюся мордочку пощечиной ударил ледяной воздух. Отряхнувшись от воды, Шараф еле выволочил себя на камни, рухнув на берег.
— На, — и на каменистый берег выкатился из голубой лапы, сверток, позвякивающий металлом.
Фося, высыхающая за перевязыванием груза на ослах (Когда они пришли на место, Шараф неожиданно вынырнул из воды с новым «сокровищем» и за обрызганную ледяной водой одежду, она схватила Шарафа за лапу, но не удержалась на каменистом берегу и рухнула в воду вместе с ним. После этого, Шараф появлялся реже, а Фося высыхала на солнечных лучах) одернулась и со злостью дернув в разные стороны концы веревки, отошла от животных, взглянув на валяющегося на половину в воде, Сертана, а потом на берег, у которого развалился клочок ткани с поблескивающим лезвием.
— А что с провизией? — она взглянула на Сертана, закрывшего глаза.
— Не нашел, — вода из пасти вытекла на берег. Он так и не взглянул на нее.
— Ладно, — Фося схватила звякнувший мешок, выложив его к остальным на солнце. Остановившись, она обернулась, взглянув на Сертана, рубаху которого продолжала омывать ледяная вода. — Чего лежишь?
Альп, привязанный с остальными лошадьми к ели, натянул веревку, вытянув шею, принюхиваясь пытаясь дотянутся до Сертана. Ответа не последовало, только Эрс, посмотрев на Фоську, покачала головой.
— Знала бы я, что ты его не остановишь от поисков, не пошла бы за дровами, — она сложила дровишки в костерок, тщетно пытаясь зажечь огонек в зажигалке. — Они же с востока. «С пустынь», — прошептала она, рассматривая загоревшуюся щепку, подкинув ее к деревяшкам. — Нельзя им долго в ледяной воде. А он там, полчаса, безвылазно провел! — прошипела Эрс, подкинув вторую зажженную щепку в костер.
Поежившись, Фося отвернулась от нее. «Чего сидишь?», — взывал шепчущий голос. Унять его, порой, было крайне трудно и зная это, решив избавить себя от выслушиваний скандирования неведомого голоса, называемого совестью, на этот раз Фоська прислушалась. «Разве не из-за тебя так вышло? Не ты ли остановила вереницу? Не из-за тебя вы потеряли половину пожитков? Не обманывай себя! В произошедшем больше половины твоей вины, а ты даже себе сознаться в этом не можешь».
Послушав убеждения совести, Фоська помотала головой. Не ее вина в том, как вела
