шум, я не вижу.
Я просматриваю кусты и подлесок. Защититься нечем, разве что тарелкой пахлавы и салата, но она не поможет против чокнутого с мачете. Уловив внезапное движение, я вздрагиваю.
Человек, я уверена. Или показалось? Сердце колотится, как сумасшедшее. Мысли мечутся между чудаком с пристальным взглядом, Селеной и неизвестным убийцей в маске. Еще один внезапный шорох в подлеске – и я бросаю тарелку, накрытую фольгой, и несусь вверх по крутому склону, лихорадочно оглядываясь в темноте, выискивая следы погони. Я вздрагиваю, видя краем глаза тени, и на глаза наворачиваются слезы.
Запыхавшись, я подбегаю к дому. Нащупав ключ, умудряюсь распахнуть дверь, захлопнуть ее за собой и быстро запереть. Прислонившись спиной к двери, я прислушиваюсь к шагам сквозь стук сердца.
Я медленно опускаюсь на пол и закрываю лицо руками. От горького привкуса красного вина сводит желудок, сохнет во рту. Прижавшись ухом к двери, напрягаю слух, но слышу только, как кровь приливает к ушам и бьет в барабан выдуманного ужаса – вот глупая. Наверное, это была какая-то зверушка.
Я медленно выпрямляюсь и осматриваю комнату, убеждаясь, что все ставни закрыты. Глоток за глотком выпиваю стакан воды, который держу дрожащими руками. Я кладу руки по обе стороны от раковины и пытаюсь успокоиться. Образ Тео мелькает у меня в голове. Может, зря я дала ему номер телефона?
Но если он поможет через друга в Афинах отследить картину Метони, то потом я смогу держать его на почтительном расстоянии. Хотя сама я не против более близких отношений.
Я выключаю чайник, и мое сердце возвращается к обычному ритму. Нужно сосредоточиться на поиске картины, иначе поездка будет напрасной тратой времени.
Я решаю послать письмо Тони Джовинацци, напомнить, что я в Греции, и попросить о встрече.
Нутром чувствую – здесь я очень хорошо понимаю маму… будто мне было суждено сюда приехать. Эта мысль меня успокаивает, разгоняя недавние страхи. Мама, наверное, знала, что я наткнусь на фотокопию картины и захочу ее найти. Но почему я, как в сказке, должна пойти «туда, не знаю куда, и принести то, не знаю что». Почему не оставить мне или Арабель четких инструкций, хотя бы намекающих, где копать? У нее было достаточно времени, чтобы уладить все дела, она знала, что умирает, почему она пустила это дело на самотек?
Глава 9
– Kaliméra, énafrappé, metrio, megálaparakaló.
Я уверенно заказываю фраппе́ – покрытый молочной пеной холодный, не очень сладкий кофейный напиток.
– Я жду такси.
Глядя на дорогу, я пытаюсь создать впечатление, что спешу. Я с радостью отправляюсь в эту поездку. Сегодня четвертый день, как я здесь, а в поисках картины не продвинулась ни на шаг. Я отправляюсь в Пилос, в галерею современного искусства. Еще мне хотелось побывать на местном рынке, который работает по понедельникам, но главное – поиски маминой картины.
Бесстрастно медленные движения бариста доводят меня до бешенства. Какофония шума с дробленым льдом и шипением эспрессо-машины бьет по барабанным перепонкам. Я теряю терпение. Я слышу шум двигателя и вижу на улице Янниса, таксиста, который забирал меня из аэропорта. Утро на удивление жаркое, и в куртке я начинаю потеть.
– Извините, такси уже приехало. Можно мой кофе?
– Почти готов, – отвечает бариста, поднимая кувшин и с подчеркнутым рвением наливая молоко в стаканчик.
Он хлопает по выпуклой крышке и, вставив соломинку, с гордостью вручает мне кофе.
– Лучший фраппе́ в Метони.
– Благодарю. Сдачи не надо!
Я выскакиваю на дорогу и сажусь в машину. Потягиваю холодный кофе – вкусно! – растворимое ракетное топливо.
Мы сворачиваем по горной дороге в сторону Пилоса: от пейзажа захватывает дух. По склону холма в укромных уголках прячутся традиционные домики, словно сопротивляясь искушению солнечного света и соревнуясь за тень. Вдоль дороги небольшие храмы хвастаются свежими цветами в вазах, за которыми с любовью ухаживают те, кто остался. Я думаю о надгробии, которое выбрала для мамы, и о том, как долго я думала над надписью, пока наконец не сложилось: «Линдси Кинлок, любящей матери от Софи. Невероятная, ты навсегда останешься в наших сердцах».
Я растворяюсь в проплывающем за окном пейзаже: случайно затесавшийся кипарис нарушает симметричные ряды оливковых деревьев и виноградников.
Сердце едва заметно трепещет, словно принимает настоящее и смиряется с жизнью. Древняя история, скрытая в склонах холмов и возвышающемся Пелопоннесе, заряжает воздух особой энергией и ощущением времени.
* * *
Пилос – шумный рыночный городок, толпы людей окружают прилавки на главной площади. Огромные деревья естественным зеленым пологом защищают продукты от жары.
Тут и там люди пьют кофе и завтракают – воздух наполняют оживленные громкие дружеские разговоры, крики и смех.
Вижу указатели, как пройти к замку на крутом холме. Я подумываю о небольшой прогулке, перед тем как купить продукты, но прежде всего мне необходимо найти галерею. Пройдя огромный памятник, посвященный морскому сражению, я поднимаюсь к белой церквушке с блестящим на солнце синим куполом.
Подъем по холму требует больших усилий, чем я думала, на лбу выступают капли пота, мышцы ног горят от напряжения. Но я чувствую себя бодро. Задержавшись перед церковью, чтобы перевести дыхание, я решаю зайти поставить свечку. Галерея всего в нескольких шагах.
В темной, прохладной церкви стоит пьянящий запах ладана. Здесь прекрасное убежище от неожиданной жары. Небольшие алтари окружают главное пространство с чайными свечами и большими свечами, горящими в лотках с песком. Красочные лики Христа и Богородицы в позолоченных окладах улыбаются, возвышаясь над золотыми крестами и сверкающими подсвечниками.
Прихожан мало. Большинство из них вдовы в обычных черных платьях, склонившие в задумчивости головы. Я подхожу к одному из маленьких алтарей, посвященному Мадонне, и мысленно произношу молитву, зажигая пламя скромного подношения.
«Пожалуйста, передай маме, что я ее люблю и скучаю по ней. Присмотри за Ташей и Ангусом, они только пускаются в путешествие за ребенком, благослови их. Пусть у них все получится. И если будет время, помоги мне, пожалуйста, найти картину. Спасибо… аминь».
Я не прихожанка этой церкви, но ни от чьей помощи не откажусь. Опустив монету в ящик для пожертвований, сажусь на скамью и смотрю на куполообразный свод. Сквозь витраж струится солнечный свет, создавая радужные точки, и отражается на церковной позолоте.
«Мама была радугой с идеально подобранными красками». Я улыбаюсь, вспоминая слова моей прощальной речи. Кажется, что похороны были давным-давно, но это не так.
Сзади открывается дверь, впуская очередного прихожанина, сквозь витраж проникает еще один луч радуги. Я натягиваю на плечи куртку, защищаясь
