нужная руна, и я не сказала — выдохнула:
— Сигнум тенере!
Противники замерли как были. Брови Кольдта поползли вверх, на лице отразилось неверие. Приятель альтеора приобрёл более устрашающий облик: его глаза заблестели, губы задрожали от ярости. Казалось, еще чуть-чуть, верхняя поднимется, обнажая клыки, и мужчина зарычит, как дикая собака. Кто-то из их сопровождающих сообщил очевидный факт, что не может пошевелиться, а Николас вертел головой, не в силах уразуметь, что происходит.
В этот момент из дыры, случившейся в клетке по вине брошенного по мою душу файербола, показалась морда. За ней потянулась крепкая шея, длинные ноги, копыта, круп со сложенными жемчужными крыльями и, наконец, белоснежный, как и остальные части пегаса, хвост.
Ладони Николаса прошлись по гриве, упёрлись в спину животного. Парень подпрыгнул — его тело повисло поперёк коня. Перекинув ногу через круп, он занял должное положение, склонился ко мне и, точно сказочный принц, протянул руку.
Сидя позади Ника, я обернулась. Хотела проверить, не отмерли ли недруги. Взгляд Константина тут же приклеился ко мне. Мужчина сделал шаг! Притом на его лице не отразилось никаких усилий. Мои пальцы впились в бока Николаса. Тот похлопал пегаса по груди, и серебристый красавец расправил мощные крылья.
Выдержка изменила Кольдту. Он, глядя прямо мне в глаза, бросил:
— Дрянь.
Надо было промолчать, надо! А мне вспомнился огненный вихрь. Лес, погибший вместе с обитателями. Едкий дым, запах горелой плоти. Головокружение. Дурнота. Крики. Боль.
Как музыкальная шкатулка проигрывает единственную мелодию, снова и снова я совершала одну и ту же ошибку. Не отрывая взгляда от его зрачков, со вкусом растягивая «р» в середине слова, я произнесла:
— Урод!
Если можно было бы сделать фотографию Кольдта и повесить в театральном вузе, будущие актёры никогда и ни с чем не перепутали бы эмоцию «шок». Должно быть, из страха перед статусом и силой никто не говорил ему подобных вещей. Зато в детдоме все вечно дразнились, и я знала в этом толк.
Развить тему в своих мыслях я не успела, поскольку альтеор сделал второй шаг, и пегас взмыл в небо, оставляя на земле Пирополь вместе с оттаивающими стражами и ошеломлённым Константином.
Его друг послал вдогонку ещё парочку файерболов, но, как выяснилось, наш «воздушный транспорт» был оснащён активирующимся по его желанию щитом. Именно благодаря этому умению пегас не пострадал при первой атаке темноволосого, в клетке.
В начале полёта я дрожала от страха, далее ругала себя за несдержанность, а потом в голову влезло совсем неуместное сравнение.
Перо, что дал феникс, было почти как аленький цветочек из сказки. Его стерегли, а при попытке взять — появился монстр.
Глава 11. Капкан
Совещание в главном помещении всея земли фламийской, кабинете короля Фредерика Игниса, тянулось более двух часов. За это время присутствующие не смогли прийти к единому мнению относительно вопроса, ради которого встреча затевалась.
Как, не раскрывая факта похищения монаршей внучки, отыскать пропажу?
Кузен Константина по материнской линии Бальтазар не оправдывал фамилии Кольдт и сызмала имел нрав рьяный, горячий. Будучи правой рукой альтеора, он чаял перенять у родственника не только боевые навыки, но и мастерство ведения переговоров. Выходило, правда, неважно. Вот и сейчас он не сумел сдержать эмоций:
— Повелитель! Время уходит. Чем дольше мы ждём, тем дальше Саманта, и тоньше нить, связующая с ней. Промедление — это преступление! — молодой человек постепенно повышал голос и к концу предложения уже почти кричал, чего в присутствии Его Величества делать, конечно, не следовало. — Нужно усилить меры. Ещё раз допросить пленных, прочесать наши земли с упором на приграничье, направить шпионов во Фросфорт и, если Дом вечного льда не вернёт девочку, сжечь, сжечь его дотла!
— Вы уже много чего сожгли, — Фредерик прервал пламенную речь Бальтазара.
Не обращая на того внимания, а глядя своему старшему сыну в глаза, он продолжил:
— И помнится мне, не всё из этого было имуществом врага.
— Дядя, если вы имеете в виду Багровое поле, то фригонцы сами напросились. Если бы вы видели всё своими глазами, вы бы никогда…
— Зар! — осадил кузена Константин. — Ты забываешься!
Бальтазар моргнул, лицо его утратило воинственное выражение, а вместе с ним все краски. Он перевёл взгляд с двоюродного брата на правителя, сделал глубокий вдох и на выдохе произнёс:
— Прошу прощения, Ваше Величество. Я не желал выказать неучтивость. Моя злость происходит от беспокойства за жизнь горячо любимой племянницы.
Король проигнорировал извинение Бальтазара. Он не отводил взора от Константина и обращался лишь к нему:
— Мы все хотим, чтобы наша дорогая Саманта вернулась домой как можно скорее, и жаждем мести. Однако не менее важно сохранить преимущество в войне, а также стабильность в государстве. Мы будем держать происшествие в тайне, чтобы не допустить даже тени мысли, что у кого-то есть рычаг давления на нас. Более того, курс, которого мы придерживались, продолжится. Если она всё ещё в руках Антуана, он не причинит ей вреда.
Константин поморщился. В этом весь отец. Безусловно, Зар перегнул палку, но он действительно переживает. У Фредерика в приоритете — политика и власть. Константин сомневался, что он пошёл бы наперекор своим амбициям, даже если бы не верил в порядочное отношение врага к Сэм. Такой подход альтеора не устраивал. Но что ещё можно было предпринять?
Пленные утверждали, что в ходе сражения личная гвардия Антуана вместе с ним самим бежала к границе. При этом ребёнка в их рядах не видели, хотя до битвы девочка не отходила от короля. Куда она делась и что с ней стало, не известно. А про то, что она не выбралась с Багрового поля и сгинула в порождённом им пламени, он думать не смел. Сэм жива, и он найдёт дочь во что бы то ни стало. Вот только зацепок никаких.
Он перебрался во дворец. Искал утешения в работе. Оставаться в Кленовой роще в окружении её вещей, среди печальных слуг было невыносимо.
Он не спал ночей, но до сих пор не обнаружил ничего. Если случалось задремать в карете или за письменным столом, то во сне он, возвращаясь домой в день именин судейской дочки, заставал Сэм мирно спящей в кроватке, а возле ту, что родила её, а теперь была лишь грёзой. Он подходил, чтобы обнять ребёнка, но пальцы схватывали пустоту, и немой укор сочился из глаз призрака прошлого. Константин вздрогнул. Кто-то настойчиво барабанил в дверь.
Бальтазар мигом очутился у выхода, резким движением распахнул створку и гаркнул на гвардейца, занёсшего
