так быть. Ты прав, и говорить не хочется, – подвел итоги эмчээсовец. – Так ты что хотел?
– У меня звонок поступил. По вашей части.
– Та-ак, рассказывай!
– Парень звонил какой-то. Зовут Андрей Проскурин, москвич, кажется. Турист. Застрял на машине в ущелье. Можешь послать кого-нибудь за ним?
– Кого-нибудь?! У меня никого нет! Ты новости видел?! Весь состав отделения и вся техника командированы в район Туапсе. Я тут и за дежурного, и за спасателя, и за всю бухгалтерию, – Галиева, как и многих темпераментных кавказцев, несло вперед и без удержу. – Кого-нибудь… Скажешь тоже!
Михаил дождался завершения выплеска эмоций и аккуратно, но настойчиво предложил:
– Ну, так, может, ты и съездишь? А то парень этот там совсем забздел, кажется!
– Я?! Да у меня даже машины нет! Мишань, ма-шин не ос-та-ви-ли! Представляешь?! Я должен сидеть тут, звонки принимать, а ехать могу только на пожар и то один! – И тут какая-то дельная мысль остановила поток мысли Галиева. – Постой, он в ущелье, говоришь?! Там же сель прошел два часа назад!
– Сель?! А почему нас не оповестили? – Симонов был удивлен. По инструкции в момент чрезвычайных обстоятельств все службы обменивались оперативной информацией.
– Как так – не оповестили?! Это ваши же ребята из третьего экипажа и сообщили.
– Из третьего? – Михаил чуть растерялся. Его взгляд чуть рассеянно скользнул в сторону рации. Неужели он что-то прослушал?! Неужели снова… слух подводит?!
– Ну да! Два часа назад еще. Они там на выезде стоят, перехватили кого-то, он и рассказал. Дорога перекрыта наглухо. К горе проезд закрыт, Мишань.
«Вот… сволочи! Почему мне не сообщили? – Майор был готов схватить рацию и устроить разнос подчиненным. – А может, сообщили, и я прошляпил?!»
Исключить такого расклада Симонов не мог. Ведь он же достаточно долго не слышал звонка этого Проскурина.
– А как же люди на турбазе? Они теперь что, от трассы отсечены? – Майор обдумывал сразу множество вариантов развития событий.
– Так всех эвакуировали! Еще вчера вечером! Я сам и туда, и на кемпинг звонил. Никого не осталось.
– Точно не осталось? Ты ездил? Проверял?
– Да как тут поедешь?! Столько дел сегодня… Я и за дежурного на телефоне тут…
– Гена, ты уверен, что наверху никого не осталось? – Голос майора зазвучал жестче и требовательнее.
– Не осталось! Вроде как… – Сомнение в голосе Галиева красноречиво говорило о возможной ошибке.
– А что же там этот придурок на своей машине делает?! – Симонов начал раздражаться. Он любил Галиева, но бесшабашность и неряшливость товарища в делах часто выводили майора из себя.
– Да… ты пойми, людей нет, а там… вроде бы все ушли… – Голос в трубке звучал слегка растерянно.
– Гена, ну ты… «Вроде как…» Гена, надо действовать! – Симонов знал, что долго уговаривать товарища не надо. Это было хорошей стороной Галиева – в минуты конкретной опасности он всегда действовал быстро и решительно. Собеседник уже искал, чем записать. Майор слышал в трубке шуршание листов бумаги в блокноте и стук упавшей ручки.
– Блин… – Неуклюжий Галиев уронил ручку под стол. – Щас, Миш, карандаш возьму. Ведь просил же всех спустить в долину! Просил. Если узнаю, что какая сволочь ради выгоды людей там оставила, закрою к чертям собачьим все объекты! Ладно… Диктуй номер этого парня, буду искать, на чем за ним поехать! Только шансов мало, Миш! Ты же знаешь, пока дождь идет – можно не дергаться.
– Записывай! 8 (997) 303–16–54.
– Принял! Я все сделаю. Ты не парься! Хорошо, что сообщил!
– Рад был слышать! – Майор готов был закончить разговор.
Но его друг, тот, кого он так избегал видеть все последние годы, хотел сказать что-то еще.
– Миш, Миш… да подожди ты, друг! Столько не виделись, не разговаривали… Слушай, слушай… ты слышишь меня, нет? – Галиеву показалось, что майор отключился от разговора.
– Слышу. – Симонов понял, что избежать общения не получится. – Говори.
Галиев замолчал. Он хотел сказать многое, очень многое. Наверное, в первую очередь объяснить другу, что поддерживает Мишу. Поддерживает во всем! Как друга, как брата, как мужчину, как человека, наконец. Но сделать это надо было как-то деликатно…
– Мишань, а помнишь… помнишь, как вы с Галей к нам в гости приходили? Помнишь?
Галиев ждал ответа. Вопрос был простой. И задан был без какой-то задней мысли. Только как пример чего-то прекрасного из их совместной жизни.
Но Симонов молчал. Он не искал слов, подготовил их заранее… Просто их трудно было произнести.
– Не помню. Я в гости только в одно место хожу – на кладбище.
Галиев слышал, как Михаил вешал трубку, не сразу попав в ячейку на коммутаторе. Он знал – другу тяжело. Но помочь не мог ничем…
Михаил только с третьего раза сумел справиться с телефонным аппаратом. Непослушная трубка никак не хотела ложиться обратно в свою ячейку.
В ушах звенело. Все вокруг качалось и меняло цвет. Горизонт слегка заваливался в разные стороны. Так бывало после легких контузий. Как будто где-то метрах в десяти от него разорвалась мина, накрыв ударной волной и комьями сырой земли.
Качка прошла. Стало легче. В последнее время приступы повторялись все чаще.
Симонов медленно огляделся вокруг. Что-то снова изменилось. Что? Надо разобраться… Это отвлечет от мыслей.
Вот что – дождь стал тише. И ветра почти не было слышно. Прогноз сбывался. Ураган обходил город и шел в сторону моря. Еще несколько часов – и все. Скорее всего – к пяти утра о сложной ночи будут напоминать только огромные лужи и десяток поваленных деревьев.
Отступающая непогода рождала тишину. Шум вокруг уступал место разбередившим душу воспоминаниям.
На самом деле Симонову вовсе не хотелось хорошей погоды. Пасмурное небо больше соответствовало его настроениям. А солнце… кому оно теперь светит?! Только бередит душу…
Гена Галиев с женой бывали в доме Симоновых почти каждые выходные и не только. Праздники, дни рождения, просто посиделки составляли большую часть их прошлой жизни. Миша не хотел их вспоминать…
К чему?!
Он подошел к стулу в углу помещения и ощупал повешенный на спинку китель. Тот почти высох. Пять секунд, и майор стоял, облаченный в полный комплект формы с застегнутыми доверху пуговицами. Он не любил, когда что-то было не по уставу…
Казалось, китель отвлек Михаила от ненужных воспоминаний. И вдруг, непонятно почему, яркой вспышкой у него в голове промелькнул момент со дня рождения Гены. Дочка тогда заставила всех вспомнить детство и сыграть в игру из сказки.
«Посадил дед репку и говорит: „Расти, расти, репка сладкая!..“ Пошел дед репку рвать: тянет-потянет, вытянуть не может… Позвал дед бабку…»
